Брошюра Б.Д. Камкова «Кризис Русской революции». [Осень 1918 г.]

БРОШЮРА Б.Д. КЛЫКОВА «КРИЗИС РУССКОЙ РЕВОЛЮЦИИ»

[Осень 1918 г.]

Кризис Русской революции

. Политическая борьба, которая всегда является и борьбой классовой, редко оберегает и те простые требования «морали и права», которые считал обязательными и самый крупный идеолог «аморальный» материалистической философии Карл Маркс.

И чем эпоха катастрофичнее, чем противоречия разных общественных групп острее, чем борьба ожесточеннее, тем меньше считаются с великими велениями внутреннего голоса «правды» и «чести», тем повелительнее говорит и диктует линию поведения жестокий закон целесообразности.

С этим неизбежным злом приходится считаться всякой массовой политической партии и ее идейным вдохновителям. Для социалистических партий «приятие» этого зла смягчается сознанием, что оно не вечно, а преходяще, поскольку торжество социализма, уничтожив классовое строение общества, уничтожит, в конечном счете, и политическую борьбу со всеми ее порой отвратительными сторонами и наслоениями.

Но есть тем не менее какая-то грань, которую ни при каких условиях социалистические партии, как носительницы высших, в том числе и моральных ценностей, переходить не должны, не смеют. Было бы наивной, почти схоластической задачей попытаться определить, фиксировать эту грань «допустимого» и «недопустимого». Не всякий идейный работник социализма при всех обстоятельствах ее воспринимает, по ней ориентируется.

Когда недавно какой-то субъект, именующий себя «большевиком - коммунистом», выступил с проповедью применения пыток при дознаниях, то всем доподлинным социалистам было ясно, что если автор этого гениального проекта, примазавшийся сейчас к большевикам, и не был заправским деятелем царского охранного отделения, то по чисто случайным, от него не зависящим обстоятельствам, что у него все данные быть в том лагере и никаких в социалистическом. То же можно сказать и о почтенной редакции «Еженедельника Чрезвычайной комиссии», которая на зверское предложение ввести в систему «диктатуры пролетариата» пытки «принципиально» ничего возразить не могла.

Революционный прилив, как и морской, подымает со дна много мусора и выносит его на поверхность. Только политические институтки готовы от этого падать в обморок, не понимая, что борьба с революционной накипью может вестись лишь теми, кто в огне революции, а не отгородились от нее китайской стеной.

Важно, чтобы политические отбросы не засоряли, не отравляли самого источника революционного движения, чтобы они не находились у самых родников его. А опасность такая, к сожалению, велика, особенно в странах с низким культурным уровнем.

Нет ничего более легкого, чем в такой стране, как Россия, где 70 % безграмотных, где еще совсем недавно самодержавию удавалось мобилизовать довольно внушительные кадры для еврейских погромов, свести великую идею «экспроприации экспроприаторов» к простому «грабежу награбленного», свести великую идею «диктатуры трудящихся», как временную гарантию против буржуазной реставрации, к верховному праву штыка и приклада.

Это и случилось. Революция наша органически и серьезно больна, она систематически вырождается. Долг честного революционера сказать это открыто и во всеуслышание. Но мало сказать это. Нужно вскрыть причину болезни, поставить правильный диагноз, ибо только тогда открывается возможность правильного, целесообразного лечения. А лечить нужно быстро и радикально, если мы не относимся спокойно к печальной перспективе предстать на великом торжестве мирового социалистического переворота не в виде полнокровного жизнеспособного организма, а в виде полупрогнившего трупа.

Октябрьская победа в силу целого ряда причин, в конечном счете, стала победой принципа диктатуры пролетариата. А диктатура пролетариата на практике в условиях русской действительности не могла не вести к материальному и моральному разложению революцию, к ее гибели. И та партия, которая, являясь принципиальной сторонницей диктатуры пролетариата, оказалась в силах проводить ее в жизнь, неизбежно должна была отразить на себя это разложение, пропитаться ее атмосферой.

Россия к началу войны лишь вступила на путь промышленного развития, представляла собою в сравнении со странами развитого капитализма маленькое рахитичное создание. В связи с этим роль пролетариата в хозяйственной жизни страны не могла быть решающей, определяющей. Страна наша, как была, так и осталась земледельческой, крестьянской. Не только количественно (75-80 % всего населения), но и по своему значению в хозяйственной жизни страны трудовое крестьянство было призвано при классовой революции являться социальной базой новых отношений.

При существующем положении вещей пролетариат мог быть лишь застрельщиком, более организованным и сознательным авангардом революционного движения. Всякая иная постановка вопроса являлась кабинетно-безжизненной, глубоко авантюристичной.

Если считать, как это делали с первых дней революции последовательные марксисты-меньшевики, лишь пролетариат способным к социалистическому строительству, трудовое крестьянство же относить к категории мелкой буржуазии, заинтересованной в сохранении буржуазного общества, тогда попытка насаждения социализма есть попытка с негодными средствами, есть преступное по отношению к интересам самого пролетариата экспериментирование.

Меньшевики сделали из своего отношения к трудовому крестьянству все политические выводы: отказались от всяких попыток социалистического переустройства России.

Такая задача, по их мнению, под силу лишь пролетариату развитых капиталистических стран, где главный нерв хозяйственной жизни промышленность, где пролетариат количественно и по своему значению уже является основной определяющей силой. Россия не только исторически не призвана идти во главе социалистического движения, но даже в хвосте его она займет весьма скромное место далеко отставшего арьергарда.

В мелкобуржуазной, по преимуществу аграрной стране разумная и прогрессивная задача пролетариата заключается в создании независимых от государственной власти, сильных классовых организаций, способных охранять интересы труда в период неизбежного буржуазного господства. Буржуазно-демократический строй дает наибольшие гарантии рабочему классу для проведения в жизнь программы-минимум социалистических партий. Поэтому преступлением пролетариата перед собственным классом было бы, если бы он отказался от осуществления и защиты этих реальных своих завоеваний, увлекаясь несбыточной фантастической мечтой сразу проскочить, игнорируя несоциалистичность подавляющей массы населения, в царство социализма. С такими утопистами нужно бороться. Они злейшие враги рабочего класса, ибо лишают его «синицы», которую он имеет в руках, во имя «журавля в небе», которого он поймать бессилен.

Такова концепция меньшевиков, последовательных сторонников так называемого «научного» социализма. И нужно отдать им справедливость: они делают правильный логический вывод из своей основной посылки, что только пролетариат способен осуществить социализм, исторически к этому призван.

Для нас, революционных народников (левых социалистов-революционеров), эти выводы необязательны потому, что мы не согласны с предпосылкой, с тем, что социализм является исторической привилегией стран развитого капитализма, что только в фабричном котле вываривается коллективистическое сознание, что только пролетариат является Мессией грядущего социалистического блаженства.

Социалисты-революционеры всегда считали (и это их отделяло от марксистов и большевиков, и меньшевиков) трудовое крестьянство не буржуазией, хотя бы и мелкой, а рабочим классом деревни, экономически заинтересованным в уничтожении классового буржуазного общества, психологически способным воспринять и идею социализации земли, и идею социализации всех средств и орудий производства.

Вот почему не фарисейством, а глубоким классовым анализом была продиктована левым социалистам-революционерам линия политического поведения, направленная к полному свержению господства буржуазии, не дожидаясь ни пролетаризации нашей деревни, ни примеров старших братьев - западноевропейских пролетариев.

В отличие от марксистов, мы всегда также указывали и на то, что развитие капитализма имеет не только свою «шуйцу», но и «десницу», что работая одной рукой для социализма, капитализм другой своей рукой приковывает пролетариат к буржуазному строю, приспособляет его, делает реформистским, нереволюционным, оппортунистическим.

Примеры Германии, Англии и Америки, где с ростом капитализма и переходом его в новые более высокие стадии своего развития вплоть до банковского, финансового капитализма - буржуазный строй не расслаблялся, а непомерно укреплялся, приобретая большую эластичность, стойкость и прочность - ясно говорили нам, что свергать господство буржуазии легче в странах отсталых, чем в передовых, там, где она слаба, находится в виде тонкого слоя на поверхности, где она еще не проникла во все норы хозяйственного и «правового» организма.

Но независимо от этого совершенно ясно, что в стране, где пролетариат составляет 3-5 % населения, задача эта ему не под силу, что он должен приобщить к своему освободительному делу более широкие массы народа, что он может явиться лишь застрельщиком, а главный бой придется выдержать другим классовым силам. Но имеются ли они на лицо?

В этом суть вопроса. Кто как марксисты, считают крестьянство буржуазным, тот должен отказаться от социалистической революции, честно указав пролетариату на его изолированность, бессилие, на неминуемую кровавую неудачу его максималистских притязаний.

Так поступили меньшевики. И какова бы их роль не была объективно, субъективно они, несомненно, поступили логически последовательно и честно. Как объективно последователен и честен признанный вождь марксистов - Каутский, когда по тем же соображениям он считает разгон Учредительного собрания, как органа, который должен был закрепить буржуазно-демократический строй, не революционным, а контрреволюционным шагом, а Октябрьскую революцию не великим завоеванием, а сокрушительным поражением рабочего класса.

Конечно, легко г. Стеклову, этому «без году неделя» «большевику», отмежевавшемуся еще в июльские дни от «большевистской авантюры», обозвать Каутского «социал-предателем» и считать вопрос исчерпанным. Несколько труднее дать честный ответ на те прямые вопросы, которые ставит жизнь, ставят недавние соратники большевиков - меньшевики.

Когда в октябрьские дни большевики признали нашу аграрную программу социализации земли, когда они согласились на наше требование составить верховный орган Советской власти на паритетных началах из пролетариата и трудового крестьянства, когда, наконец, на

3-м съезде Советов они дали свою подпись под выработанный нами (под руковод<ством> тов. Ильи Майорова) Закон о социализации земли, мы имели право предполагать, что большевики отказались от традиционного марксистского взгляда на «буржуазность» и «антисоциалистичность» трудового крестьянства и вместе с нами отвергают реакционную в условиях русской действительности идею диктатуры пролетариата, противопоставляя ей здоровую идею диктатуры всех трудящихся, как города, так и деревни.

Исходя из такой уверенности, наша партия выразила в первый же день переворота полное доверие Совету Нар<одных> Комиссаров, приняла активное участие в самом перевороте и, наконец, что явилось решающим для судеб Октябрьской революции, преодолела на 2-м крестьянском съезде Советов недоверие крестьянства к большевикам, слила трудовое крестьянство с пролетариатом в объединенном Ц.И.К., и в результате этой гигантской работы, давшей впервые прочную опору Октябрьской революции, вошла от имени трудового крестьянства в Совет Нар<одных> Комиссаров.

Будущее нашей революции казалось обеспеченным, социальная база ее обширной и незыблемой.

Постоянные уверения, что революция наша изолированно победить не может, что победа ей обеспечена лишь в атмосфере международного социалистического переворота, не имели того смысла, что мы экспериментируем с судьбами и жизнью многомиллионных масс трудящихся России, играя «ва-банк» на немедленную или очень даже близкую мировую социалистическую революцию. Дальнейшее показало, что и здесь у левых с.-р. большое разногласие с большевиками.

Когда мы указывали на связь русской революции с грядущей международной, мы имели в виду, что социалистические преобразования в нашей стране могут быть задержаны, скованы в своем поступательном развитии наличностью буржуазно-капиталистических отношений во всем остальном мире, постоянным давлением их. Но целый ряд переходных от капитализма к социализму мер мы считали незыблемыми и устойчивыми при самой неблагоприятной международной конъюнктуре. Среди них на первое место, конечно, выдвигается социализация земли, национализация фабрик и заводов, железных дорог, рудников и других естественных богатств страны. Наконец и самый переход власти в руки трудящихся, поскольку действительно трудящиеся осуществляли бы эту власть, мог явиться не эпизодическим, а устойчивым фактом, не зависимым от ближайших комбинаций на арене международной борьбы труда с капиталом.

Поэтому наша политика была совершенно лишена элементов авантюризма. Она исходила не только из учета международных отношений, но и правильного учета классовых отношений внутри страны. Поскольку во всех проводимых мероприятиях заинтересован не только пролетариат, но и трудовое крестьянство всей своей многомилионной массой - они приобретают громадную устойчивость и способность пережить даже сравнительно длительный период, отделяющий нас от полной победы угнетенных классов в интернациональном масштабе.

А будет ли этот период кратким или длительным - никому знать не дано.

Аналогия с Россией, которой, главным образом, пользуются большевики для установления дней и сроков мировой революции, совершенно неубедительна.

Жизнеспособность капиталистического общества и специально способность буржуазии к сопротивлению натиску трудящихся, а при необходимости к приспособлению, весьма ничтожные в странах, капиталистически отсталых, и весьма велики в странах развитого капитализма.

Традиционное марксистское представление, гласившее: чем старше по своему развитию капитализм, тем ближе он к смерти, оказалось глубоко ошибочным, хотя и называлось «научным». Сейчас можно смело и с большими данными утверждать обратное: чем выше по своей структуре капитал, тем он эластичнее и жизнеспособнее.

Природа финансового капитала, этого детища последних десятилетий, тем и характерна, что, преодолев в значительной степени анархические элементы буржуазного хозяйства (конкуренцию, кризисы, ухудшение положения рабочего класса, обострение классовых противоречий и т. д.), дала капитализму новые, свежие силы, укрепила его позиции. Вырождение социалистического движения, нашедшее свое выражение во 2-м Интернационале, было лишь логическим следствием происшедшей эволюции, ее исторически законным спутником.

Империалистская война, несомненно, нарушила естественную эволюцию капитализма, подорвала его сокрушительную силу, подготовила экономически и психологически почву для революционного низвержения его. Но непосредственно социалистическая революция в мировом масштабе родилась бы из империалистской войны лишь при одном условии: если бы военное равновесие двух империалистских трестов удержалось бы до конца, если бы победа одного из них оказалась невозможной. Тогда, несомненно, ликвидация «войны без конца» перепала бы на долю третьей силы: восставшего рабочего класса. Радикально меняется картина при том повороте событий, свидетелями которых мы являемся. Один из империалистских трестов повержен сейчас в прах, а другой - повелительно диктует свою волю победителя побежденному. При таком положении вещей целая группа крупнейших империалистских государств и десятки мелких государстпопутчиков выходят из непосредственной опасности социалистической революции, получают, выражаясь популярным сейчас термином, некоторую «передышку». Крушение буржуазного правопорядка в этих странах явится естественно уже не непосредственным следствием безысходности положения на фронте империалистской войны, а следствием безысходности созданной войной разрухи, экономического разорения, безработицы, задолженности и т. д. Но скажется это, конечно, не в первые дни ликвидации войны, а лишь спустя некоторый, возможно продолжительный, промежуток времени, когда обнаружится банкротство всех паллиативных буржуазных мер лечения надорванного войной хозяйственного организма.

И здесь, таким образом, нужно с загадыванием в будущее обращаться крайне осторожно, чтобы не повторить «научных» ошибок марксистов, которые уже десятки раз с «астрономическою» точностью предсказывали неминуемое крушение капитализма и силу «безысходных» внутренних экономических противоречий.

Решающим фактом явится не экономическая «необходимость» социализма, ибо таковая с точки зрения интересов трудящихся существует уже давно, а революционная способность рабочего класса перейти от слов к делу, способность выковать классовую действенную волю. Если разлагающая проповедь о «саморазрушении» капитализма, о предопределенности социализма с ее развращающей тактикой приспособления и маленьких заплат будет находить отклик в широких массах, не исключена возможность, что капитализм справится с тяжелым наследством войны выйдет опять победителем. Но и в странах побежденных: в Германии, Австрии, Болгарии и Турции дело обстоит, к сожалению, далеко не так, как это изображают наши казенные публицисты.

Раньше всего самая демократизация Германии, нашедшая свое политическое выражение в парламентаризме и коалиционном правительстве есть не столько результат давления масс на феодально-буржуазную клику, сколько результат уступок англо-американскому империализму, как предварительное условие для переговоров о мире. Историки не раз указывали, и справедливо, что всеоб<щее> изб<ирательное> право в рейхстаг, не завоеванное, а дарованное Бисмарком, преследовавшим задачи национальной спайки всех германских племен, так и осталось мертворожденным детищем. Непоколебимая истина, что только в борьбе обретенные права являются прочными. И если у империалистов Согласия найдется достаточно классово-здоровой прозорливости, чтобы не «доколачивать» лежачего, насильно толкая этим в пропасть империалистскую германскую клику и вызывая стихию социальных потрясений, буржуазный строй при поддержке Шейдеманов и Давидов ^[a] может временно удержаться, отсрочить час своей гибели.

И даже в том случае, если коалиционное министерство явится калифом на час, что больше, чем вероятно, если Максы Баденские и небаденские вынуждены будут ходом вещей всецело уступить место социалистам, даже в этом случае доподлинно социалистическая революция является не вполне обеспеченной. Как германский империализм, ставший хозяином на территории советской России, сознательно толкал ее в пропасть, делая «социалистическое» большевистское правительство слугой интересов германской буржуазии, так точно «социалистическое» правительство Германии, капитулирующее перед англо-американским империализмом, может стать слугой вожделений и планов чужеземного капитала. Большевики перед лицом всего мира показали, как под громкими революционными и социалистическими фразами, лозунгами и декретами может уютно прикрываться прозаическое, шкурное приспособление к интересам сильной штыками иностранной биржи. И мы нисколько не удивимся, если г. г. Шейдеманы, усвоивши эту практику, станут «апостолами» социалистического - и чего доброго - советского государства с тем, чтобы на практике приспособиться к видам англо-американской буржуазии. Ведь трудящиеся Германии не менее чем России устали от войны, и если Шейдеман усвоит тактику Ленина и демагогически начнет спекулировать на этой усталости, приспособляясь к психологии деклассированных солдатских элементов, он будет опираться на «большинство», может быть еще более солидное, чем Ленин получил на 4-м съезде Советов, где подписывали смертный приговор русской революции, как доподлинно социалистической, непримиримой к международной буржуазии.

Шейдеман и Давид умнее г. г. Керенских и Данов. Далеко не исключая возможность, что они усвоят не их тактику, а тактику большевиков: дадут народу долгожданный «мир», пусть и «архитяжкий», «похабный», «грабительский», какой угодно.

И тогда положение их в стране будет довольно прочным, ибо будирующей против соглашательства оппозиции, последовательно интернационалистским группам, выпадает мало популярная на первое время миссия проповедников «войны», пусть революционной, социалистической, но войны.

Вся та демагогическая, шкурная проповедь, которая развивалась в России партией большевиков против левых эсеров, в Германии будет развита Шейдемановцами против непримиримых интернационалистов. И успех такой кампании, несомненно, будет большой, если учитывать усталость от войны трудящихся, если учитывать, что возможности сопротивляться притязаниям англо-американского империализма сейчас во много раз меньше у Германии, чем таковые были у России в дни ее изнасилования германской буржуазией.

Нас нисколько не удивит, если Шейдемановцы, ставши у власти, пойдут на соглашение с империалистами Согласия, направленное про- тив Русской революции, поскольку это даст более легкие условия мира для Германии. И здесь опыт большевиков, торговавших Украинской и Финляндской революцией для спасения своего «оазиса», вступивших в «деловые» сношения с украинской и финляндской белой гвардией, расстреливавших вместе с германскими империалистскими войсками повстанцев, перешедших на севере демаркационную линию, пойдет на пользу Шейдеманам.

Все это, конечно, гадательно и проблематично. События могут повернуться и иначе. Но вероятность именно такого оборота весьма велика. Лиха беда начать. После «Бреста» мы можем пережить целую полосу взаимных предательств, где революционные страны, «спасая» себя, будут отдавать на поток и разграбление своих ближних, где социалистические (и интернационалистские!) правительства будут выступать в роли Пилатов.

Но если в Германии, национально однородной, классовая борьба может выродиться в силу традиционного оппортунизма рабочих масс и под физическим давлением победоносного империалистского треста, то в разноплеменной Австро-Венгрии дело обстоит значительно хуже.

Сейчас по всему лицу Австро-Венгрии идут не классовые революции, а национально-освободительные лишь осложненные классовыми элементами. Как скоро будет изжита полоса общенационального «подъема» и сепаратных национально-государственных строительств, определить никому не дано. Запутанность национальных и связанных с ними территориальных проблем может сделать процесс кристаллизации новых государственных формаций крайне болезненным и сложным, на время затушевывая и парализуя классово-освободительное движение.

Отсюда совершенно ясно, что вся внутренняя и внешняя полити- ка революционной России, ориентируясь на международную социалистическую революцию, должна в то же время строиться на прочном и широком классовом фундаменте, чтобы устоять и в том случае, если мировое социалистическое движение потребует сравнительно длительный период времени для своего благополучного завершения. Только авантюристы могут игнорировать это и, играя ва-банк, ставить судьбы многомиллионных тружеников России и судьбы грядущего раскрепощения всех угнетенных в зависимость от дней и часов мирового победоносного пролетарского восстания.

Наша партия, согласно со своим мировоззрением, эту незыблемую базу точно определила - это пролетариат и трудовое крестьянство. Партия большевиков, главным образом, штыками трудового крестьянства взобравшаяся на министерские кресла, в медовый месяц Октябрьского переворота, как уже указано, сдала в архив свою чисто пролетарскую теорию и стала на общую почву с нами. На Втором крестьянском съезде, где, естественно, в подавляющем количестве были левые эсеры, Ленин каялся в своих былых вольных и невольных прегрешениях и заблуждениях, приведших его к пресловутым «отрезкам» вместо социализации земли, и от имени своей партии призывал все трудовое крестьянство поддержать социалистические мероприятия.

Но медовый месяц прошел, а вместе с ним и эсеровское поветрие в большевистских рядах. Чуждые трудовому крестьянству, не знающие его и даже враждебные ему по старой памяти, большевистские верхи шаг за шагом начали понятное движение в сторону установления диктатуры одного пролетариата, в сторону устранения трудящихся на земле от активно-творческой роли в революционном строительстве.

Снова на нос были водружены марксистские очки и трудовое крестьянство взято под подозрение в мелкобуржуазности, реакционности и даже контрреволюционности.

Власть на местах, даже в чисто крестьянских, не промышленных губерниях, где доподлинным пролетариатом и не пахнет, искусственно конструировалась так, чтобы голос тружеников сохи заглушался, чтобы влияние их на судьбы революции сводилось к нулю. И чтобы углубить этот процесс изоляции пролетариата и превращения трудового крестьянства из субъекта социалистического строительства в объект экспериментирования и использования в интересах «другого класса», представлять который хотели большевистские верхи, поход на трудовое крестьянство был продолжен до самых низовых организаций, до уездных, волостных и сельских советов. Повсеместный разгон Советов крестьянских депутатов и насаждение штыками и пуле- метами карательных отрядов комитетов «бедноты» из люмпен-пролетарских деклассированных и потенциально контрреволюционных элементов, к которым и перешла власть на местах, достойно завершил путь от диктатуры пролетариата и трудового крестьянства к партийной большевистской олигархии, которая рекламировалась в казенной печати как диктатура пролетариата.

Ходом Русской революции, рожденной после 4-летней войны, промышленность наша катастрофически разрушалась, пролетариат лишился своей экономической базы, распылялся, выветривался. Подавляющая масса его оказалась не в роли производительного класса, а в роли безработных, частью устроившихся на земле, - поскольку связь с деревней не была окончательно ликвидирована - частью попавших в тяжелое морально-развращающее положение, пансионеров государства. В связи с этим диктатура пролетариата становилась фикцией, абстрактной формулой, за которой скрылось довольно своеобразное содержание.

В деревне, как уже указано, «диктатура пролетариата» выродилась в установление дореволюционных порядков, где трудящимися массами волею штыка и приклада командуют небольшие кучки назначенных чиновников, именующих себя «комитетами бедноты», но фактически ставшими привилегированной кастой, насильно присваивающей все, что плохо и хорошо лежит. Положение стало настолько несносным, что сами «гениальные» авторы контрреволюционного проекта насаждения комитетов бедноты вынуждены были на чрезвычайном съезде своей партии, названном по тактическим соображениям «шестым съездом советов» (I) принять постановление о необходимости вновь создать «крестьянские советы». Много было бы хорошего и в этом запоздалом признании своего преступления перед революцией, если бы не было нового обмана. Созыв и наблюдение за «благонадежностью» создающихся Советов поручается тем же злополучным «комбедам», приказано переменить флаг и отныне называться «советами». Вот и все. Трудовое крестьянство, в том числе и «беднейшие», испытавшие на своем горбу художества большевистской диктатуры, никакого участия в новом маскараде не примет. Как было, так и останется оно активно враждебным к полицейской «коммунистическо-комбедской» опеке.

В городе дело обстоит не лучше. Сохранившая свою социальную базу часть пролетариата, точнее работающая на заводах, фабриках, железных дорогах и т. д., не может не задумываться над общею судьбой революции, не может не видеть, что революция загнана в тупик и несется на всех парусах к полной катастрофе. И чем ближе, осязательнее социалистическое преобразование мира, тем острее и больнее воспринимается передовым отрядом пролетариата та искусственная изоляция, к которой его привела правящая партия, тем острее и больнее воспринимается им и та экономическая, финансовая и политическая вакханалия, которая инсценируется оторванной от низов бестолковой и громоздкой бюрократической машиной и которая сводит на нет доподлинные социалистические требования. Эта классово-здоровая часть пролетариата естественно тоже взята под подозрение в «мелкобуржуазности», в «контрреволюционности». Она терроризирована и отстранена от политической роли, почти в той же мере, как и трудовое крестьянство. Выборы в городские советы в связи с этим свелись тоже к карикатуре на доподлинное рабочее представительство. Своеобразная система «выборов», возмутительные их проведения, аргументы от штыка и пулемета - бытовое явление.

Поэтому много честнее поступили некоторые большевистские комитеты, хотя им и досталось, вероятно, от начальства за откровенность, объявив на местах власть партийных комитетов и перестав спекулировать именем Советов.

«Диктатуру трудящихся» в городах фактически осуществляют сейчас ставленники правительства, за редким исключением, не пользующиеся никаким доверием рабочих. Ставленники эти, естественно, вербуются из рядов пансионеров государства, т. е. из деклассированной, материально зависимой части пролетариата, а также из политических и разборчивых элементов, готовых служить и прислушиваться всякому начальству, хорошо платящему.

Объективным ходом вещей диктатура пролетариата, которую намерены были осуществить большевики в земледельческой по преимуществу России, выродилась в диктатуру городского и деревенского люмпен-пролетариата.

Больше, чем о ком бы то ни было, можно сейчас о большевиках сказать: «Sie meinen zu schieben und warden geschoben» ^[b] . Сейчас они всецело во власти деклассированных элементов и volens-nolens ^[c] , поскольку теперешнее правительство хочет держаться у власти, оно вынуждено приспособляться к их политическим и социальным инстинктам.

Основная экономическая проблема, которую должна была разрешить трудовая Россия, это организация правильного товарообмена между городом и деревней.

Нужно было компенсировать разрушенный торговый аппарат, заменить его государственной организацией, преследующей исключительно интересы широких трудовых масс. Задача весьма сложная, требовавшая больших организационных талантов и, главное, большой классовой сознательности и выдержки. Деклассированные войной деревенские и городские элементы, естественно, тяготели в сторону упрощения проблемы, с которой связаны вопросы питания, и начали разрешать ее примитивными средствами вооруженных экспроприаций и дележа имеющихся под рукой небольших запасов и сбережений. Это, конечно, нарушало все рационально построенные планы продовольственной политики, внося хаос, путаницу и кровавую стихию столкновений в рядах самих трудящихся. Вместо решительной борьбы с реквизициями, экспроприациями, карательными походами в деревню за хлебом. Деревенский кулак, спекулировавший на голоде и укрывавший большие запасы хлеба, чтобы тайком их сбывать по сказочным ценам, и трудовой крестьянин, урвавший несколько десятков пудов для обмена на жизненно-необходимые продукты города (мануфактуру, кожу, керосин, сахар, чай, землед<ельческие> орудия и т. д.) были скоро уравнены штыками реквизиционных отрядов. Даже больше того. Кулаки, враждебные Советской власти, опасаясь ее, заранее приняли меры для скрытия запасов, а часто просто откупались взятками. Трудовое же крестьянство, не ожидая никакой напасти от своей власти, открыто держало свои небольшие запасы и стало более легкой добычей вооруженных нападений. Невероятно низкая расценка стоимости хлеба в сравнении с теми баснословными спекулятивными ценами, которые крестьяне вынуждены платить за продукты города, поставила трудовое крестьянство в неслыханно тяжелое положение и, главное, открыла ему глаза на тот факт, что, именующее себя рабоче-крестьянским, большевистское правительство жизненных интересов трудового крестьянства не защищает, его представителем не является.

Был момент в истории после Октябрьской революции, когда пролетариат, напуганный разрушением всей промышленной жизни, явно стал отходить от платформы Советской власти и опорой ее были не городские, а губернские Советы. Слияние городских и губернских советов в целом ряде мест, устройство совместных заседаний и голосований по важнейшим вопросам было продиктовано очень часто необходимостью усиления крестьянскими голосами советских партий в борьбе с противосоветскими меньшевистскими и правоэсеровскими элементами.

Нам не известен ни один уездный или губернский съезд крестьянских депутатов, который не стоял бы на платформе Советской власти, который активно не поддерживал бы нас в борьбе со всеми противосоветскими силами. Разгром крестьянских Советов, исключение из них самых влиятельных и авторитетных в крестьянской среде левоэсеровских фракций, наконец, повальный разгон и подтасовка уездных и губернских советских съездов, все это лишало современную власть главной социальной опоры в стране.

Продовольственная и «комбедовская» политика окончательно подорвала доверие трудового крестьянства к современной власти, неиздаже на борьбу с quasi крестьянским правительством. Разлившиеся волной крестьянские восстания, к сожалению, есть восстания не «кулаков», роль которых слишком ничтожна в нашей деревне, а обездоленных крестьянских масс. И не вина тружеников деревень, если они не всегда разбираются в причинах своего политического и классового бесправия, если они иногда направляют свой гнев против советского принципа, как такового, отождествляя его с созданной карикатурой на доподлинную рабоче-крестьянскую власть.

Всем нам понятно то недоверие к Советской власти, которое было занесено на Украину Антоновскими ^[1] и Муравьевскими ^[2] отрядами. Всем нам памятно, как ничтожно было в связи с этим сопротивление рабочих и крестьян, оказанное империалистическим войскам Германии, изгнавшим советские отряды. Лишь тяжелый и сравнительно длительный опыт жестокой оккупации сгладил несколько эти воспоминания, и Советская власть стала вновь популярной, и то порой как меньшее «зло». Только этим можно объяснить тот факт, что украинская «рада» в массах поныне еще окончательно не убита, что Петлюра и Винниченко еще являются возможными претендентами на украинский «престол».

Проводимая под давлением деклассированных элементов упрощенная, экспроприаторская продовольственная политика, которая стала возможной после устранения классово-здоровых трудовых элементов от активной политической роли, создает и у нас прочное антисоветское настроение, подготовляет благоприятную почву для легкой победы внутренних и внешних врагов социалистической революции.

Рабочая и финансовая политика современного правительства идет также под знаком гегемонии люмпен-пролетарских элементов.

Широкие планы реорганизации на новых началах всей национализированной промышленности остаются запечатленными лишь на многочисленных декретах всех многочисленных ведомств и подведомств, а на практике все ограничивается бесчисленными субсидиями и подачками от печатного станка полуразрушенным, почти ничего не производящим, промышленным руинам. Полный развал промышленности, уничтожение пролетариата как производительного класса идет параллельно со сказочными, астрономическими расходами на «поддержание промышленности». Высший Совет Нар<одного> Хозяйства и комиссариат труда выродились в грандиозные филантропические учреждения и, в конце концов, без всякого ущерба могли бы стать подотделом комиссариата социального обеспечения. Погоня за ставками, скачка по этому пути по веем комиссариатам и государственным предприятиям приняла головокружительный темп, и разоренная полунищая Россия довела благополучно свой бюджет до такой цифры, от которой упал бы наверно в обморок комиссар финансов мировой федерации социалистических республик.

О государственных доходах при таких условиях говорить не приходится. В общем итоге их назначение равно нулю. Чтобы хоть несколько сгладить удручающее впечатление от почти стомиллиардного бюджета (так его определил, и сравнительно точно, бывший комиссар финансов Гуковский ^[3] ), государственная власть опять-таки идет по пути наименьшего сопротивления. Рациональная финансовая политика, рассчитанная на правильное и постоянное налоговое пропорциональное обложение всего населения, подменяется единовременной контрибуцией в 10 миллиардов рублей, которая, естественно, выродится в массовый грабеж населения вооруженными отрядами, пройдет под знаком произвола и личного усмотрения власть предержащих, которая послужит почвой для бесконечных крупных панам ^[d] и злоупотреблений. Конечно, с населения, в большинстве трудового, после повального бегства буржуазии, взыскать единовременно десять миллиардов не удастся, сколько бы пулеметы ни работали. Но и из той суммы, которая будет взыскана путем террора, угроз и вымогательств, добрая половина расползется по карманам взыскивающих, увеличивая уже созданную касту новой злостной буржуазии, которая как воронье облепила гниющее экономическое тело нашей государственности. Что экономически здоровые классы, классы будущего: трудовое крестьянство и пролетариат не заинтересованы в такой финансовой «политике», что она продиктована интересами, навыками и психологией разлагающегося люмпен-пролетариата - доказывать не приходится.

«Социалистическое государство», бюджет которого регулируется и определяется одними лишь техническими возможностями станков, печатающих денежные знаки, есть покуда государство не трудящихся, а тех, кто живет за счет трудящихся.

Для полноты картины нельзя не упомянуть о нейтралистских тенденциях правительства. За последнее время они приняли столь угрожающие формы, что даже из партийных большевистских рядов доносятся недоумевающие и предостерегающие голоса. На первый взгляд становится действительно непонятным организованный поход против всякой местной инициативы, сосредоточение всего аппарата государственной власти в руках нескольких человек, построение всей машины управления по старому бюрократическому принципу, котрый гласит: высшее начальство приказывает, низшее подчиняется и выполняет. Компетенция местных областн<ых>, губернских и уездных органов власти сейчас приравнена к компетенции бывших генерал-губернаторов, губернаторов и исправников, они служат не лабораторией коллективного творчества трудящихся, а слепыми орудиями в руках партийно-подобранного центрального коллектива, выступающего то под именем Центр<ального> Исп<олнительного> Комитета, то под именем Сов<ета> Нар<одных> Комиссаров.

К каким уродствам привела проводимая железной рукой централизация и бюрократизация всего государственного аппарата, знает всякий, кто прикасается к экономической или политической жизни страны.

Количественный рост чиновников принял прямо угрожающие размеры, а бюрократическая волокита и нерадение превосходят все, что видела страна. Попытки все наладить сверху ведут к невероятному усложнению всей жизни, создают такие громоздкие, неподвижные и аморфные организации, которые одним своим существованием парализуют всякую инициативу и доподлинное строительство.

Взяточничество, слепое прислуживание и непотизм пустили глубокие корни, питаясь еще не изжитыми традициями, унаследованными от самодержавия.

«Созданный бюрократизм опаснее всякой контрреволюции» - такое мнение уже не раз печатно высказывали даже официальные представители большевистской власти. Но они бессильны с ним бороться. Ибо централизм и бюрократизм со всеми их отрицательными сторонами есть следствие всей политики теперешней власти, подменившей советский принцип принципом партийной диктатуры, опирающейся на деклассированные слои общества. Эти элементы к самостоятельному творчеству, к ответственной государственной работе не пригодны и держать их в ежовых рукавицах неизбежно. Ясная тенденция взять все и все<х> под свой контроль, и проводимая Чрезвычайной Комиссией, есть тоже результат общей политики недоверия к трудящимся массам и неспособность к органической и честной работе деклассированных масс.

Поскольку Советов, как свободно избранных и суверенных органов рабочих и крестьян, более не существует, постольку путь бюрократизма и суровой опеки над всеми органами власти разных «чрезвычаек» является фатально неизбежным. Бороться с этими язвами паллиативными средствами есть Сизифова работа.

Все это лишь симптомы тяжкой болезни, требующей самого серьезного, радикального лечения.

Сейчас, когда Дамоклов меч международного капитала высоко поднят над головой революционной России, когда судьба ее и как очага мирового освободительного движения зависит, главным образом, от силы ее сопротивляемости, организованности и устойчивости, - сейчас решительный поворот от диктатуры партии большевиков и люмпен-пролетарских элементов в сторону восстановления диктатуры трудящихся является вопросом жизни и смерти.

Теперешняя Россия не есть жизнеспособный организм. Она агонизирует. Чтобы преодолеть неслыханную внутреннюю разруху, чтобы быть способной оказать серьезное сопротивление натиску победоносного англо-американского империализма, она должна вновь прикоснуться к земле, связаться глубокими корнями с многомиллионными трудящимися, массами, почерпав у них свежие, бодрящие силы.

Hie Rodus, Hie Salta! ^[4]

Сноски

• a. ↑ Под Шейдеманами имеется в виду Ф. Шейдеман Под Давидами - Эдуард Давид (1863-1930), германский политический деятель, представитель правого крыла СДПГ, публицист. В октябре 1918 г. вошел в кайзеровское правительство Макса Баденского в качестве младшего статс-секретаря МИД. В феврале 1919 г. был первым председателем Национального Собрания, в феврале 1919 - июне 1920 гг. был министром внутренних дел Веймарской республики.
• b. ↑ Закройте и мой надзиратель толкнул (нем.).
• c. ↑ Волей-неволей (лат.).
• d. ↑ Так в тексте, следует читать: «планов».

Ссылки

• 1. ↑ Антонов-Овсеенко Владимир Александрович (1883-1938). Революционный, военный и государственный деятель, дипломат. Из небогатой дворянской семьи. Отец - армейский офицер, дослужившийся до чина капитана. Окончил Воронежский кадетский корпус и Санкт- Петербургское пехотное юнкерское училище. Дослужился до звания подпоручика 40-го пехотного Колыванского полка. С 1901 г. участник социал-демократического движения. Основатель Варшавского комитета РСДРП. Весной 1905 г. дезертировал из армии, перейдя на нелегальное положение. Вел агитацию среди военнослужащих. В 1906 г. пытался организовать военное восстание в Севастополе. Арестован и приговорен к смертной казни, замененной 20 годами каторги. Бежал из тюрьмы. С 1910 г. в эмиграции. Примыкал к меньшевикам-партийцам. В кон. 1914 г. заявил о солидарности с большевиками по вопросу об отношении к Первой мировой войне, но примыкал к «межрайонцам». Участвовал в издании газеты «Новая жизнь». В мае 1917 г. вернулся в Россию, вступил в РСДРП(б). Арестовывался Временным правительством за антивоенную деятельность в Финляндии. В октябре секретарь Петроградского ВРК, один из руководителей захвата Зимнего дворца и ареста членов Временного правительства. Нарком (член Комитета по военным и морским делам) в первом составе СНК. В ноябре-декабре командующий Петроградским военным округом. Затем командующий советскими войсками на Дону и на Украине (нарком по борьбе с контрреволюцией на Юге России). Весной 1918 г. Верховный главнокомандующий советскими войсками Юга России. В январе-июне 1919 г. командующий Украинским фронтом. Летом переведен на хозяйственную работу. В 1921 г. действовал как председатель Полномочной комиссии ВЦИК по борьбе с бандитизмом в Тамбовской губ., руководил подавлением Антоновского повстанческого движения, поощрял применение жестоких карательных мер. В 1922 г. руководитель Политуправления РВС. В связи с переходом в левую оппозицию переведен на дипломатическую работу. В 1934-1936 гг. прокурор РСФСР. В 1936 1937 гг. генеральный консул СССР в Барселоне. Контролировал переправку через этот порт военных грузов для войск республиканцев. В августе-ноябре 1937 г. нарком юстиции РСФСР. 11 октября арестован. 8 февраля 1938 г. решением ВК ВС СССР приговорен к расстрелу по обвинению в принадлежности к троцкистской оппозиции, участию в терроризме и шпионаже, казнен 10 февраля
• 2. ↑ Муравьев Михаил Артемьевич (1880-1918). Военный деятель, примыкал к левым с.-р. Из крестьян, уроженец д. Бурдуково Ветлужского у. Костромской губ. Окончил учительскую семинарию. В 1898 г. сдал экзамен на вольноопределяющегося и служил в Гренадерском Фанагорийском полку. Затем принят в Казанское пехотное училище, окончил в 1901 г. За дуэль привлечен к Военному суду и приговорен к арестантским ротам, замененным месячной гауптвахтой. Участник русско-японской и Первой мировой войн. Вследствие ранения направлен преподавателем во 2-ю Одесскую школу прапорщиков. Во время Февральской революции находился в действующей армии на Юго- Западном фронте. На 1-м фронтовом съезде (Каменец-Подольск, 7-20 мая) выступил с инициативой создания добровольческих ударных частей. Был приглашен в Петроград, где возглавил Оргбюро Всероссийского центрального комитета для вербовки волонтеров в ударные части, вел работу по формированию добровольческих ударных батальонов. После провала наступления и особенно во время выступления Л .Г. Корнилова встал в оппозицию к политике Временного правительства, примкнув клевым эсерам. В октябре предложил свои услуги большевикам. Во время наступления на Петроград войск А.Ф. Керенского - II. Н. Краснова с 27 октября являлся членом Штаба ВРК, с 28 октября -
  начальником революционной обороны Петрограда; 29 октября назначен главнокомандующим войсками ПВО, но 7 ноября сложил свои полномочия в связи с отзывом левыми эсерами своих представителей из Штаба ВРК. 8 декабря назначен начальником штаба В.А. Антонова-Овсеенко. Совместно с командующим войсками МВО Н.И. Мурадовым формировал красногвардейские отряды в Москве для отправки на Дон. В январе-феврале 1918 командовал группой войск на Киевском направлении. 14 февраля назначен командующим Русско-Румынским фронтом. С сер. марта начштаба Верховного главнокомандующего войсками Юга России. В апреле отозван в Москву и арестован по обвинению в злоупотреблении властью; следственная комиссия не подтвердила обвинение и постанов­ лением Президиума ВЦИК от 9 июня дело «за отсутствием состава преступления» было прекращено (ГА РФ. Ф. P-1029. On. 1. Л. 120). 13 июня 1918 г. назначен главкомом Восточного фронта. После левоэсеровского выступления в Москве, 10 июля, попытался захватить власть в Симбирске, но был застрелен. Подробней о М. Муравьеве см.: первую часть наст, тома.
• 3. ↑ Гуковский Исидор Эммануилович (Израиль Менделевии) (1871-1921). Российский революционер, нефтепромышленник, нарком финансов РСФСР в марте-августе 1918 г. Из семьи купца 3-й гильдии. Аптекарский помощник, затем провизор. Приняв православие, поселился в Тамбове, затем занял должность помощника заведующего Статистическим бюро Петербургской губернской земской управы. Революционную деятельность начал в 1898 г. с участия в социал-демократическом кружке «Группа рабочих революционеров», издававшем «Рабочее знамя», и руководства рабочим кружком в Колпино. В 1899 г. за участие в забастовке ижорских рабочих и принадлежность к РСДРП заключен в крепость, в феврале 1900 г. сослан на 5 лет под гласный надзор полиции в Енисейскую губ. Осенью 1901 г. в Красноярске составил программное заявление «От Сибирского социал-демократического союза»; в ноябре вошел в Красноярский комитет РСДРП. Из ссылки вернулся в 1904 г. и поселился в Баку, где работал бухгалтером в Бакинской городской управе, участвовал в деятельности местной социал-демократической организации. Одновременно входил в состав ревизионной комиссии нефтепромышленной фирмы «А.С. Меликов и К°». В 1906 г. состоял секретарем редакции газеты «Новая жизнь», после закрытия газеты арестован, затем уехал сначала в Одессу, потом за границу. По возвращении в Петербург в 1907 г. вновь арестован, 1908 г. по суду оправдан. По возвращении в Баку отошел от революционной работы, но продолжал поддерживать фонд помощи арестованным и ссыльным. В 1910 г. получил разрешение поселиться в Москве; с 1912 г. жил в Петербурге, где возглавлял контору Петербургского нефтепромышленного общества, в 1914 г. основал фирму «И.Э. Гуковский» с уставным капиталом в 300 тыс. руб. и к 1917 г. состоял директором Бакинско-Астраханского нефтепромышленного и транспортного акционерного об-ва. После Февральской революции стал казначеем ПК РСДРП(б). После октября 1917 г. работал зам. наркома финансов, со 2 марта 1918 г. возглавил Нефтяной комиссариат, а 21 марта одновременно стал наркомом финансов РСФСР (до 16 августа 1918 г.). В апреле 1918 г. предложил комплекс мер, близкий к тому, что потом реализовывал нэп. Входил во ВДИКв 1918-1919 гг., член коллегии Наркомата госконтроля (с 1920 г. РКП РСФСР) в 1919-1921 гг. С 1920 г. полпред и торгпред РСФСР в Эстонии. Умер в Таллине от воспаления легких
• 4. ↑ Здесь Родос, здесь прыгай! (лат.) - афоризм, отсылающий к басне Эзопа «Хвастливый пятиборец». Высказывание предлагает собеседнику, хвастающему своими успехами, которых никто не видел, доказать свой талант тут же, на месте.