Речь на пленуме Московского совета. 20 ноября 1922 г.
РЕЧЬ НА ПЛЕНУМЕ МОСКОВСКОГО СОВЕТА [a]
20 ноября 1922 г.
Товарищи, я очень сожалею и очень извиняюсь, что не мог прибыть на ваше заседание раньше. Вы, насколько мне известно, собирались несколько недель тому назад устроить мне возможность посетить Московский совет. Мне не удалось устроить это, потому что после болезни, начиная с декабря месяца [1] , я весьма порядочно, выражаясь языком профессионалиста, потерял работоспособность довольно длительно, и в силу уменьшения работоспособности мне пришлось откладывать неделю за неделей настоящее собрание, и пришлось очень значительную долю работы, которую я в начале, как вы помните, взвалил на т. Цурюпу, а потом на т. Рыкова, еще дополнительно взвалить на т. Каменева, и надо сказать, что на нем оказалось внезап- но, выражаясь сравнением, которое я уже употребил, два воза, и, хотя продолжая сравнение, надо сказать, что лошадка оказалась исключительно способной и ретивой (Аплодисменты), но все-таки тащить два воза не очень полагается, и я теперь с нетерпением жду времени, когда вернутся товарищи Цюрупа и Рыков, и мы разделим работу хоть немножко по справедливости. Сейчас на т. Каменеве лежит работа совершенно не по справедливости. Я же в силу уменьшения работоспособности должен присматриваться к делам гораздо и более значительный срок, чем этого бы хотел.
В декабре 1921 г., когда мне пришлось совершенно прервать работу, у нас был конец года, когда мы осуществляли переход на новую экономическую политику, и оказалось тогда же, что этот переход, хотя мы с начала 21 г. за него взялись, что этот переход довольно труден, я бы сказал, пожалуй, очень трудный.
Прошло больше полутора лет, как мы этот переход осуществляем, когда, казалось бы, пора уже большинству пересесть на новые места и разместиться сообразно новым условиям, в особенности условиям новой экономической политики.
В отношении внешней политики у нас изменений оказалось всего меньше. Здесь мы продолжали тот курс, который был взят раньше, и я считаю, что могу сказать вам по чистой совести, что продолжали его совершенно последовательно с успехом громадным. Вам, впрочем, об этом подробно докладывать тем не менее нужно, что взятие Владивостока, последовавшая за этим демонстрация и государственно-федеративное заявление, которое вы на днях прочли в газетах, они вам доказали и показали яснее ясного, что в этом отношении нам ничего менять не приходится. Мы стоим на дороге, совершенно ясно и определенно очерченной, и заручившей себе успех перед государствами всего мира, несмотря на всю враждебность этих государств, и что некоторые до сих пор готовы заявлять, что садиться с нами за один стол не желают. Тем не менее движение, которое давно началось, к тому, что экономические отношения, а за ними отношения дипломатические, налаживаются, должны наладиться, наладиться непременно, что всякое государство, [которое] этому противодействует, рискует оказаться опоздавшим и, может быть, кое в чем довольно существенном, рискует оказаться в положении невыгодном; это все мы теперь видим и не только из прессы и из газет, но, я думаю, что большая часть из вас убеждается поездками за границу в том, как велики происшедшие изменения. В этом отношении у нас не было, так сказать, если употребить старое сравнение, никаких пересадок, ни на другие поезда, ни на другие упряжки.
А вот что касается внутренней нашей политики, то здесь пересадка, которую мы произвели весной 1921 года, которая нам была про- диктована обстоятельствами чрезвычайной силы и убедительности, так что между нами никаких прений и никаких разногласий относительно этой пересадки не было, - вот эта-то пересадка продолжает причинять нам некоторые трудности, продолжает причинять нам, я скажу, большие трудности. Не потому что мы сомневались бы в ее необходимости, - никаких сомнений в этом отношении нет, - не потому что мы сомневались бы, дала ли проверка этой нашей новой экономической политики те успехи, которые мы ожидали, - никаких сомнений на этот счет, могу сказать совершенно определенно, равным образом нет, ни в рядах партии, ни в рядах громадной массы беспартийных рабочих и крестьян.
В этом смысле вопрос не представляет трудностей. Трудности являются от того, что перед нами встала задача, для решения которой нужно очень часто проведение новых задач и привлечение новых людей и нужны проведение чрезвычайных мер и чрезвычайных приемов. У нас есть еще сомнения относительно правильности того или другого, есть изменения в том или другом направлении, и нужно сказать, что и то и другое останется еще в течение довольно приличного времени, потому что тот строй, который мы стали осуществлять, придя к новой экономической политике [2] ; получилось странное название; эта политика названа новой экономической политикой, потому что она поворачивает назад, - несмотря на это нам приходится решать экономические вопросы, а они во всех проявлениях жизни должны быть поставлены вполне определенно. Точно также определенно должен быть поставлен этот вопрос. Мы делаем определенный жест, определенное движение. Мы сейчас отступаем, как бы отступаем назад, но мы это делаем, чтобы отступить, а потом разбежаться и сильнее прыгнуть вперед. Только под одним этим условием мы отступили назад в проведении нашей новой экономи- ческой политики. Где и как мы должны теперь перестроиться, приспособиться, переорганизоваться, чтобы после отступления начать упорнейшее наступление вперед, - мы еще не знаем, но мы должны поставить вопрос так, чтобы наши действия были теми, которые ха- рактеризуются французской поговоркой: «Прыжок» [3] . И чтобы провести все эти действия в нормальном порядке, нужно, как говорит пословица, не десять, а сто раз примерить, прежде чем решить, чтобы справиться с теми невероятными трудностями, которые нам представляются в проведении всех наших задач и вопросов. Вы знаете прекрасно, сколько жертв принесено при достижении того, что сделано, вы знаете, как долго гражданская война тянулась и сколько она взяла, и вот взятие Владивостока показало нам, ведь Владивосток далеко, но ведь это город-то нашенский (Аплодисменты продолжительные), показало нам всем наше стремление и здесь и там наших завоеваний, наших стремлений. И здесь и там РСФСР. Это стремление избавило нас от врагов гражданских и от врагов, которые наступали, я говорю о Японии. Под влиянием сложившихся уже течений имелась определенная обстановка, и эта обстановка говорит нам, что мы завоевали дипломатическую обстановку вполне определенную, и она есть не что иное, как дипломатическая обстановка всего мира. Вы это все видите. Вы видите результаты этого, а для этого вот сколько времени потребовалось! Мы сейчас добились решения и признания своих прав нашими врагами и всего того, что у нас есть, как в экономической, так и в торговой политике, что доказывает заключение договоров торговых. Теперь, когда мы это закончили, мы можем сказать, почему нам, полтора года вступившим на путь так называемой нов[ой] эконом[ической] политики, почему нам так невероятно трудно двигаться на пути к этой политике хозяйства, которая не поворачивает назад, но которая поворачивает в условия государства настолько разрушенных войною, настолько выбитых из всякой сколько-нибудь нормальной колеи, настолько пострадавшей и потерпевшей [4] , что мы теперь все расчеты начинаем с маленького, маленького процента - процента довоенного. То мерило, которое вы постоянно употребляете, вот эту мерку, ко[орую] мы прикладываем к условиям нашей жизни, прикладываем иногда очень нетерпеливо горячо и всегда убеждаемся,что тут имеются трудности необъятные. Задача, кот[орую] мы тут себе поставили, тем более представляется необъятной, что мы ее сравниваем с условиями обычного буржуазного государства. Мы себе поставили эту задачу, потому что понимали, что помощи от богатейших держав, которая обычно в этих условиях приходит, нам ждать нечего, и что если бы даже мы приняли во внимание те необыкновенно высокие, скажем, проценты, которые в этих случаях возлагаются на государство, кот[орому], как принято выражаться, приходят на помощь. Они, собственно, очень далеки от помощи. Надо говорить прямо заслуживали бы название гораздо менее вежливое, чем слово: «помощь», но даже и эти обычные условия, они для нас оказались тяжелыми. После войны гражданской нас поставили в условия почти бойкота, т. е. нам сказали: «Мы вам той экономической связи, которую мы привыкли оказывать и кот[орая] в капиталистическом мире является нормальной, мы ее не окажем».
Прошло больше 1 1/2 года с тех пор, как мы вступили в нов[ую] эконом[ическую] политику, прошло значительно больше со времени заключения нами первого междунар[одного] договора, и тем не менее до сих пор это по существу дела бойкот всей буржуазией и всеми правительствами продолжает сказываться. Мы не могли ни на что другое рассчитывать, когда пошли на нов[ые] эконом[ические] условия, и тем не менее у нас не было сомнения в том, что мы должны перейти и должны добиться успеха в одиночку. Чем дальше, тем больше выясняется, что всякая помощь, кот[орая] могла бы нам быть оказана, кот[орая] будет нам оказана со стороны капиталистических держав, она не только этого условия не устранит, она, по всей вероятности, в громадном большинстве случаев это условие еще усилит, еще обострит. «В одиночку», - мы себе сказали. «В одиночку», - говорит нам почти каждое из капиталист[ических] государств, с кот[орыми] мы как бы то ни было сделки совершили, с кот[орыми] мы какие бы то ни было условия завязывали, с кот[орыми] мы какие бы то ни было переговоры начинали. И вот в этом особая трудность. Нам надо эти трудности сознавать. Мы выработали свой государственный] строй больше чем трехгодовой работой, невероятно тяжелой, невероятно полной героизма, и всеми своими признаками, нарушающими все обычное течение государственной жизни, для того, чтобы доказать и показать, что это старое течение международной жизни мы сломаем во чтобы то ни стало, и переломали. В условиях, в которых мы были до сих пор, нам некогда было разбирать - не сломаем ли мы чего-нибудь лишнего, некогда было разбирать - не было ли много жертв, потому что жертв было достаточно много, потому что борьба, которую мы тогда начали (вы прекрасно знаете и распространяться об этом не приходится), - эта борьба была не на жизнь, а на смерть против старого общественного порядка, против которого мы боролись, чтобы выковать себе право на существование и мирное развитие, и его мы завоевали. Это не наши слова, не наши пожелания, а пожелания свидетелей, которые относятся к нам, как враги. Нет, эти показания находятся у свидетелей, которые в стане наших врагов и которые, конечно, пристрастны, но только не в нашу пользу, а совсем на другую сторону. Эти свидетели находились в лагере Деникина, стояли во главе оккупации Владивостока, и мы знаем, что их пристрастие стоило нам очень дорого, стоило нашего разрушения, что мы из-за них понесли всевозможные потери, потери всякого рода человеческих ценностей и, главное, ценности человеческой жизни в невероятном масштабе. Теперь мы должны со всем вниманием присматриваться к нашим задачам, понять, что главной трудностью будет ни одно старое завоевание не отдавать назад. Мы их не отдадим (Аплодисменты). И вместе с тем одной из задач совершенно новой, для решения которой старых задач не понадобится и даже больше того, для решения которой наши старые задачи могут оказаться прямой помехой. Вот это трудная [задача], нам надо понять и надо осуществить, нам, прожившим 3-4-5 лет (ведь мы недавно праздновали свое пятилетие), в условиях, когда все основывалось на отречении от старого, вот это понять труднее всего. Теперь мы уже добились в смысле отречения от старого, и нам надо научиться работать по-новому в совершенно новой обстановке, в обстановке, которой в мире еще не бывало, нам необходимо научиться работать, так работать, чтобы вывернуться совсем наизнанку. Я думаю, товарищи, что эти слова и эти, так сказать, лозунги вам достаточно понятны, потому в течение почти года, что мне пришлось отсутствовать, на разные лады, по сотне поводов, вам приходилось, имея дело с предметом, работать, зная о том, что делается тут и там, вам приходилось практически об этих вопросах говорить постоянно, и я думаю, еще чаще вам по этим вопросам приходилось думать, и я уверен, что размышления об этом вопросе вас могли привести только к одному выводу: от нас теперь требуется еще больше той гибкости, которую мы до сих пор применяли на поприще гражданской войны.
От старого мы не должны отказываться. Целый ряд уступок, которые приравнивают нас к державам капиталистическим, - этим целым рядом уступок державам мы даем полную возможность вступать в сношения с нами, обеспечиваем их прибыль, может быть, иногда больше, чем их прибыль, обеспечиваем их привычки, не меняя их привычек, и в то же время давая возможность государству, которое у нас в своих руках держит почти все средства производства или громаднейшее богатство средств производства и уступает из этих средств производства лишь небольшую часть, который обеспечивает нам выигрыш и который заинтересовывает в этом выигрыше самые богатые капиталистические державы [5] .
На днях в газетах обсуждался вопрос о концессии, предлагаемой англичанином Уркартом, который до сих пор шел почти все время против нас в гражданской войне. Онговорил: «Мы своей цели добьемся в гражданской войне против России, против той самой России, которая посмела нас лишить того-то и того-то». И после всего этого нам пришлось вступить с ним в сношения. Мы не отказались от них, мы приняли их с величайшей радостью, но мы сказали: «Извините, то, что мы завоевали, мы не отдадим назад. Россия наша так велика, экономических возможностей у нас так много, и мы считаем себя [в]праве от вашего любезного предложения не отказываться, но мы обсудим его как хладнокровные, деловые люди». Правда, первый наш разговор был неудачен, ибо мы не имели возможности согласиться на их предложение по политическим мотивам. Мы должны были ответить им отказом, пока англичане не признавали возможности нашего участия в вопросе о Дарданеллах, мы должны были ответить отказом, но сейчас же после этого отказа мы должны были приняться за рассмотрение этого вопроса по существу. Мы обсуждали - выгодно нам это или нет, выгодно нам заключать эту концессию, и если выгодно, то при каких обстоятельствах. Мы должны были обсудить о цене и обсудить - можем ли мы отказываться от этого предложения или мы не должны от него отказываться и оно даже нам необходимо. Вот то, что вам, товарищи, ясно показывает, до какой степени мы теперь должны подходить к вопросам не так, как мы подходили к ним раньше. Раньше коммунист говорил: «Я отдаю жизнь», и это казалось ему очень просто, хотя это не всякий раз оказывалось просто. Теперь же перед нами, коммунистами, стоит совершенно другая задача. Мы теперь должны рассчитывать, и каждый из вас должен научиться быть расчетливым. Мы должны рассчитать в обстановке капиталистической, как мы свое существование обеспечим, как мы получим выгоду от наших противников, которые, конечно, будут торговаться, которые торговаться никогда и не разучились и которые будут торговаться за наш счет. Этого мы тоже не забываем и вовсе не представляем себе, что где-нибудь превратились представители торговли в агнцев, и превратившись в агнцев, предоставили нам всяческие блага задаром. Этого не бывает, и мы на это не рассчитываем, а рассчитываем на то, что мы, привыкши оказывать отпор, чтобы теперь мы, перешедши на эти старые основания жизни и вывернувшись наизнанку, оказались способными и торговать, и наживаться, и выходить из трудных экономических положений без всяких союзов. Вот эта задача очень трудная, вот над этой задачей мы работаем. Я бы хотел, чтобы мы отдавали и отдали себе ясный отчет в том, насколько велика пропасть между задачами старой и новой. Как эта пропасть ни велика, мы на войне научились и маневрировать, и должны понять теперь, что маневр, который нам предстоит теперь, в котором мы теперь находимся, самый трудный, но зато маневр этот, видимо, последний. Мы должны испытать тут свою силу и доказать, что мы не только зазубрили вчерашние наши науки и повторяем зады. Извините, пожалуйста, мы начали переучиваться и будем переучиваться так, что достигнем определенного и всем очевидного успеха. Вот во имя этого переучивания, я думаю, теперь и следует нам еще раз дать друг другу твердое обещание, что под названием новой экономической политики повернули назад, и повернули назад так, чтобы ничего нового не отдать, и в то же время, чтобы капиталистам дать такие выгоды, которые заставят любое государство, как бы оно враждебно ни было по отношению к нам, заставят пойти на сделки и сношения с нами. Тов. Красин, который много раз беседовал с Уркартом, этим главой и опорой всей интервенции, говорил, что эта глава и опора всей интервенции после всех попыток навязать нам старый строй во чтобы то ни стало по всей России, садится за стол вместе с Красиным и начинает говорить: «А почем? А сколько? А на сколько лет?» (Аплодисменты). От этого еще довольно далеко, - и вы это видели, - тому, чтобы мы ряд концессий заключили и вступили, таким образом, в совершенно точные, непоколебимые, с точки зрения буржуазного общества, договорные отношения. Но мы уже видим теперь, [что] мы к этому подходим, почти подошли, но еще не пришли. Это, товарищи, надо сказать, чтобы мы, так сказать, не зазнались. Еще далеко не достигнуто в полной мере то, что сделает нас сильными, самостоятельными, спокойно уверенными в том, что никаких капиталистических сделок мы не боимся, спокойно уверены в том, что как бы сделка ни была трудна, а мы ее заключим, вникнем в существо и ее разрешим. Поэтому та ломка, и политическая, и партийная, которая нами не достигнута, должна быть продолжена, поэтому нужно, чтобы от старых приемов мы перешли к приемам совершенно новым. Поэтому нужно, чтобы наш старый аппарат, а наш аппарат старый, потому что нас запугали служащие, что если так, то мы совсем не придем к вам, и мы сказали: «Пожалуйста». Все они оказались снова у нас, и мы остались в дураках. Это довольно вульгарное выражение, но оно в данном случае правильно.
Аппарат получился у нас старый и наша задача теперь заключается в том, чтобы его переделать на новый лад. Мы переделать этого сразу не можем, но нам нужно поставить дело так, чтобы те коммунисты, которые у нас есть, должны быть правильно размещены, и нужно, чтобы они, эти коммунисты, владели теми аппаратами, над которыми они поставлены, а не так, как у нас часто делается, когда этот аппарат ими владеет. Нечего греха таить, и надо говорить об этом прямо.
Вот какие задачи перед нами стоят и какие трудности перед нами, и это как раз в то время, когда мы выступили на нашу деловую дорогу, когда мы должны были подойти к социализму не как к иконе, расписанной торжественными красками, и это должно быть не как пожелание и не как лозунг, а как разрешение вполне практического параграфа, и нам надо начало это провести, нам надо взять это направление в свои руки, нам надо, чтобы все то было проверено, чтобы все массы и все население проверили этот путь и сказали: «Да, это лучше, чем старый строй». Вот задача, которую мы себе поставили.
Есть маленькая, ничтожная кучка людей, называющая себя партией, которая за это взялась. Она должна сказать, что для решения этой задачи партийной, чисто жизненной, в партийных чисто целях и условиях, эта партийность - ничтожное зернышко во всем количестве трудящихся масс России. Это ничтожное зернышко поставило себе задачей, а именно переделать все, и оно переделало. Что это не утопия, а что это дело, которым живут люди, мы это доказывали и сделали. Это мы все видели - это уже сделано. Нужно переделать так, чтобы все большинство трудящихся масс, крестьянских и рабочих, чтобы оно сказало себе: «Не вы себя хвалите, а мы вас хвалим, мы говорим, что вы достигли результатов лучших, после которых ни один разумный человек никогда не подумает вернуться к старому». А этого еще нет. Для этого НЭП продолжает оказываться главным, очередным, все исчерпывающим лозунгом сегодняшнего дня. Ни одного лозунга, которым мы вчера выучились, мы не забудем. Это можно совершенно спокойно без всякой тени колебания сказать кому угодно, и наш каждый шаг это говорит, но что мы должны еще приспособиться к этой новой экономической политике. Все ее отрицательные стороны, которых не нужно перечислять, которые вы прекрасно знаете, нужно уметь перегнуть, уметь сводить к определенному минимуму, уметь устраивать так, чтобы было расчетливо, чтобы можно было представителям новой экономической политики войти в сделку с коммунистами, чтобы можно возможно больше самому заработать так, как наш закон предписывает [6] .
Фонд 2. Oп. 1. Д. 23478 - стенограмма, машинописный текст.
Сноски
- a. ↑ В.И.Ленин выступил с речью о международной и внутренней политике на пленуме Московского совета, проходившем совместно с пленумами всех районных советов 20 ноября 1922 г. с 18 часов 30 минут в Большом театре. Это было последнее публичное выступление Ленина. Стенограмма публикуется впервые. 21 ноября 1922 г. в «Правде» N 263 был опубликован газетный отчет о речи Ленина (см.: Ленин В.И. Полн. собр. соч., т. 45, с. 300-309).
