Открытое письмо И.К. Каховской к балтийским морякам. [Зима-весна 1919 г.]

ОТКРЫТОЕ ПИСЬМО И.К. КАХОВСКОЙ К БАЛТИЙСКИМ МОРЯКАМ

[ Зима-весна 1919 г.]

Дорогие товарищи кронштадтцы! Хочется мне очень, воспользоваться удобным случаем, написать вам несколько строк о товарище Донском, казненном в Киеве. Жизнь ставит сейчас пред вами много очередных животрепещущих вопросов, но пусть сейчас среди мрака и тяжести жизни в суровой борьбе память о светлом погибшем брате оживет в ваших сердцах. Он ваш, кронштадтский; он считал Кронштадт своей революционной родиной и с большой любовью говорил о нем. Весь революционный Кронштадт должен знать, помнить и чтить память своего Донского. Популяризуйте сведения о нем, пусть лишний раз встанет его образ пред массами. Пусть лишний раз люди снимут шапки перед подвигом и мученичеством.

После Брестского мира, когда Российская революция сдавать одно за другим свои идейные укрепления и руководство всей политической жизнью перешло всецело в руки большевиков, когда сапогом немецого фельдфебеля были раздавлены лучшие чаяния советских масс Юга и Запада России, Борис, свидетель Южных разгромов ^[1] , определили себе место в борьбе по линии наибольшего сопротивления и взял на себя исполнение террористического акта над Эйхгорном - палачом Украины. С группой товарищей из Боевой организации нашей партии Борис уехал в конце июля 1918 г. в Киев.

Через месяц, 30 июля, в 2 ч. дня, его рукой был [зачеркнуто слово] сражен злейший враг трудящихся, один из столпов немецкого императорского трона, истязатель украинских крестьян и рабочих генералфельдмаршал фон Эйхгорн.

Уже при выезде боевой группы из Москвы немецкой охранкой был установлен состав выехавших для исполнения акта товарищей, и все в Киеве было поставлено на ноги, чтобы предупредить готовящееся покушение. Работа террористической группы требовала напряженности и скорости, тем более Эйхгорн постоянно уезжал из Киева в разные ^[a] по своим палаческим делам. Лишь через 2 недели удалось установить время и место, удобные для покушения. Эйхгорн жил на одной из фешенебельных улиц аристократического квартала в Киеве - на горе в Липках. Все дома этой улицы были заняты исключительно немецким командованием и различными военными учреждениями. На каждые 30-40 шагов стояли немецкие часовые, и дом Эйхгорна усиленно охранялся. Движения по улице почти не было, и редкий прохожий обращал на себя внимание всех шпионов, кишевших в этом немецко-гетманском квартале, и внимательных немецких солдат, карауливших все подъезды. Понадобились бесконечные переодевания и изощрения, чтобы «выследить» Эйхгорна, и для того, чтобы, как это пришлось делать Борису, ждать ежедневно в продолжение недели с бомбой в руках удобного момента для покушения. Пять раз ходил Борис «на гору» с отрядом, с презрением отвергал он те планы побега, кот<орые> предлагались ему товарищами: «Если я уйду, дело потеряет половину смысла. Террорист должен остаться, открыть себя. Этим уничтожается то аморальное, что есть в убийстве человека человеком». И часто твердил он евангельскую фразу, запавшую ему в душу со времени его ранней юности, когда его стремление к Правде находило себе выход в глубокой и пламенной религиозности: «Если пшеничное зерно, упавшее в землю, не умрет, то останется одно, и, если умрет, то принесет много плода». - «Если я умру», - говорил он, «придут другие»... ^[2] А мы обещали ему, что он, его жертва, будут тем камнем, на кот<ором> мы построим стойкую и беззаветную работу и, как он верил, товарищи, как он верил, уходя от нас, в то, что партия будет расти и развиваться под незапятнанными знаменами. На 4-ый день Борис столкнулся с Эйхгорном лицом к лицу и уже поднял снаряд, чтоб<ы> бросить его, как плохо привинченная крышка неожиданно покатилась прямо к ногам генерала и сопровождавшего его адъютанта, кот<орые> тихонько шли по улице, уверенные в своей безопасности, в плотном кольце охраняющих рабов. Борис спокойно поклонился, поднял крышку, и, привинтив ее к снаряду на глазах часовых, направился, незадержанный, дальше.

Через день бомба была брошена. Борис, прощаясь, шутил, что скоро хождение «на гору» превратится у него в привычку. Ушел. Через 10 минут мы услышали взрыв, а через час весь район был оцеплен немецкими войсками. По городу циркулировали слухи о том, что Эйхгорн ранен, а убийца казнен на месте. К вечеру закрылись все многочисленные увеселительные заведения Киева и было объявл<ено> официально, что генерал Эйхгорн и его адъютант скончались, убийца, назвавший себя крестьянином Ряз<анской> губ<ернии>, Кронштадт<ским> матросом Борисом Донским, арестован и дело передано немецкому следователю по особо важным делам Гюбнеру.

Впоследствии из рассказов очевидцев выяснилось, что, бросив бомбу, Борис остался на месте, укрывшись за случайно ехавшую мимо извозчичью пролетку от пуль часовых, свистевших мимо него (по решению группы Борис должен был постараться сберечь свою жизнь, чтобы дать ответ на суде). Задержанного, его после короткого допроса увели в караульное помещение, где избили до потери сознания и за ноги, волоча голову о мостовую, протащили в автомобиль. Немецкие офицеры бросили его на дно автомобиля и поставили ему ноги на лицо и грудь. Повезли в немецкую тюрьму. Там, в одиночной камере, прикрутили за ноги и за руки к койке и так в лежачем положении с ногами и руками, перетянутыми железной проволокой, впившейся в тело, он провел несколько дней, в течение кот<орых> его всячески истязали, добиваясь показаний и адресов товарищей. Запускали булавки под ногти, страшно били плетью, жгли железом и огнем, вырывали ногти на ногах. «Уж и зверствовал же я над ним», - рассказывал одному из товарищей на допросе палач, студент-офицер гетманской армии, шеф охранки и член каморры народной расправы ^[3] Беляев, «когда узнал, что он матрос, сам себе я удивлялся»... «Сколько мы ни старались, ничего мы от него ни добились; ну и крепкий же, даже досадно!» - говорил другой палач, тоже гетманский офицер. Вполне установлено, что, несмотря на нечеловеческие страдания, Борис остался стоек до конца.

10 авг<уста> в 5 ч. дня, сразу же после суда, Борис был повешен публично на площади около тюрьмы. «Шел весело», - рассказывали присутствовавшие на экзекуции рабочие, - «а как стали надевать мешок, крикнул: “Прощайте товарищи, да здравствует Советская Украина!”»

3-его августа, ночью при свете факелов, под звуки траурного марша, сопровожденный бесконечными рядами мрачных немецких солдат в касках, торжественный катафалк увозил тело Эйхгорна на Киевский вокзал для отправки в Берлин. Казалось, за трупом своего генерала уходят навсегда изгнанные революционной волей трудящихся мрачные, безликие в своих серых касках угнетатели Украины. 4 августа ночью грандиозные взрывы снарядов в Бендерских казармах ^[4] , продолжавшиеся около 2-х часов послужили следующим очередным предостережением насильникам. Весь август и сентябрь горело восстание Украинских трудовых масс, перекинулось из уезда в уезд, подавленное в одном месте и вспыхивающее в другом, метались карательные немецко-гетманские отряды, в панике стекались в Киев гетманцы-«хлеборобы» ^[5] , проводилась сплошная мобилизация.

Германская революция и грандиозное поголовное восстание всех уездов, крестьян и рабочих - смели дочиста монархическое здание, выстроенное Эйхгорном на Украине.

Кратковременное владычество шовинистической буржуазной Директории сменилось Советской властью. Дорогой ценой пришлось завоевать рабочим и крестьянам Украины свои Советы и радостными надеждами встретило трудовое население Украины Советские полки. Месячное владычество большевиков убило эти надежды. Свирепствует чрезвычайка. Задушено живое слово, уничтожена свобода выборов в Совет, и властная рука большевистского Совнаркома напоминает украинским крестьянам и рабочим чью-то другую властную руку.

В дни тягчайших испытаний для нашей партии образ Бориса, одного из лучших и вернейших ее сынов, должен быть нам особенно дорог. Его необыкновенная чуткость к вопросам революционной м рали, его инстинктивное отвращение ко всякой лжи, делающей насилие над чужой личностью, заставили бы его стать в ряды активнейших борцов за право и честь трудящихся и воевать под чистым красным знаменем нашей партии за подлинную власть Советов, за попранные и забытые лозунги Октябрьской революции.

Между прочим, Германские солдаты на Украине все имеют карточку Бориса и очень чтят его, называют с нежностью der Kecine (маленький).

Дайте мне, товарищи, как-нибудь знать, что получили ли вы эту записку и что сделано вами для того, чтобы увековечить в Кронштадте память Донского.

Ирина Каховская ^[b] .

РГАСПИ. Ф. 564. Oп. 1.Д. 21. Л. 130-133. - Рукопись.

Сноски

• a. ↑ слово нрзб. - надписано поверх текста и слилось.
• b. ↑ Написано рукой Каховской по старой орфографии, но без твердых знаков на конце слов.

Ссылки

• 1. ↑ Речь идет о совместной трехнедельной поездке Б. Донского и И. Каховской в Таганрог и по Каменноугольному р-ну (Дебальцево - Юзовка - Макеевка) в апреле 1918 г. в целях ознакомления с ситуацией и агитации. Они выехали из Москвы на поезде С.Д. Мстиславского, вернулись обратно в Москву за несколько часов до занятия немцами ст. Лиски на случайном паровозе (см. приложение 9).
• 2. ↑ «Истинно, истинно говорю вам: если пшеничное зерно, пав в землю, не умрет, то останется одно; а если умрет, то принесет много плода. Любящий душу свою погубит ее; а ненавидящий душу свою в мире сем сохранит ее в жизнь вечную. Кто Мне служит, Мне да последует; и где Я, там и слуга Мой будет. И кто Мне служит, того почтит Отец Мой» (Ин. 12:24-26).
• 3. ↑ «Каморра Народной Расправы» - несуществующая организация, от имени которой художником Л.Т.Злотниковым была составлена прокламация, ставшая поводом к аресту и расстрелу чекистами группы монархистов. Впервые упоминалась еще в ноябре 1905 г., когда по инициативе А.И. Дубровина впервые использовался «бренд» Каморра (от неаполитанского «тогга» - «шайка, банда»; названия неаполитанской преступной структуры, аналогичной мафии, известной с XVIII в.) Народной Расправы, от имени которой рассылались угрожающие письма революционерам и либералам в Киеве и ряде др. городов и распространялись листовки с призывом: «Бей крамольников и жидов». Второй раз это наименование возникло в марте 1907 г., когда вышел 7-й номер сатирической газеты «Виттова пляска» - органа ЧЧС («Чернее Черной Сотни»). «Каморра Народной Расправы». Одним из активных участников издания являлся как раз художник Лука Злотников. В ходе следствия и судебного процесса над М. Бейлисом (1911) черносотенная листовка с подписью Каморры вновь распространялась в Киеве. Позднее это название появилось в мае 1918 г., когда ряд петроградских и московских газет, в том числе «Правда», опубликовали полученное по почте «Предписание Главного Штаба «Каморры Народной Расправы» всем представителям домовых комитетов. На прокламациях стояла печать, представлявшая собой восьмиконечный крест, окаймленный надписью «Каморра Народной Расправы». По этому делу было арестовано несколько видных деятелей монархического движения. Среди них кандидат в члены Главной Палаты Русского Народного союза имени Михаила Архангела Л.Т. Злотников, основатель Общества Русских Патриотов, кандидат в члены Главного Совета Союза Русского Народа Л.Н. Бобров, член Совета Монархических Съездов И.В. Ревенко и др. Хотя в ходе следствия выяснилось, что «Каморра» состояла из одного Злотникова, который единолично изготовил печать, составил текст прокламации, напечатал ее и разослал, все они были расстреляны. Вероятно, подобные слухи о тайной организации, расправлявшейся с революционерами, продолжали циркулировать и в Киеве.
• 4. ↑ Бендерские казармы - располагались в Киеве на Кадетском шоссе. Свое название получили по 132-му пехотному Бендерскому полку, расквартированному в них в начале XX в. В ноябре - декабре 1918 г. в них был расквартированы кавалерийские части армии Украинской державы: Лубенский Сердюцкий конно-казачий полк и Мусульманский эскадрон при штабе Главнокомандующего.
• 5. ↑ Речь идет об Украинской демократическо-хлеборобской партии (УДХП) консервативного направления. Основана в Лубнах в мае 1917 г. по инициативе С. и В. Шеметов, М. Боярского, В. Шкляра, Л. Климова, М. Макаренко, И. Корниенко и др. Первоначально называлась Украинская демократическая партия. Официальной программой стал проект, подготовленный В. Липинским (издан в октябре 1917 г.), по предложению которого партия получила новое название. Программа партии предусматривала достижение политической независимости Украины, формирование интеллектуальной элиты с государственнической сознанием, разработку демократического проекта государственного устройства, провозглашались общие гражданские права и автокефалия религиозных конфессий на Украине. В экономическом разделе предусматривались установление госконтроля за национальным хозяйством, сосуществование арендной и частнособственнической форм землевладения. Партия отстаивала идею создания единого национального фронта для развития Украинского государства. В марте 1918 г. руководство УДХП вело переговоры с Центральной Радой о вхождении членов партии в ее состав. В апреле «хлеборобы» способствовали приходу к власти П.П. Скоропадского. В мае УДХП вошла в состав Украинского национально-государственного союза. В октябре участники II съезда партии выступили против консервативного экономического и внешнеполитического (на образование федерации с неболыпевистской Россией) курса гетманского правительства и одобрили решение о возобновлении контактов с Украинским национальным союзом (так к этому времени именовался УНГС). В период Директории УНР в партии произошел раскол. После ликвидации УНР и эмиграции, весной 1920 г. в Вене отдельные лидеры партии (С. Шемет, В. Липинский, О. Скоропис-Йолтуховский) создали монархическую организацию «Украинский союз хлеборобов-державников» (УСХД), другие вошли в состав Совета республики.