Приложение 2. Воспоминания Г. Кежемского (Г.Б. Смолянского) о подготовке покушения на Г. Эйхгорна. 1919 г.

Приложение 2

ВОСПОМИНАНИЯ Г. КЕЖЕМСКОГО (Г.Б. СМОЛЯНСКОГО) О ПОДГОТОВКЕ ПОКУШЕНИЯ НА Г. ЭЙХГОРНА

Дело Эйхгорна (Воспоминания)

Холодная февральская ночь. На улицах пустынно и темно. Только старый Таврический дворец освещен бесчисленными огнями, и внутри него кипит жизнь. Сегодняшнее заседание Центрального Исполнительного Комитета должно разрешить роковой для страны вопрос о войне и мире, о дальнейшей судьбе всей русской революции ^[1] .

Одни за другим выступают представители фракций, старые и молодые, и горячо и страстно зовут к сопротивлению наступающим немцам, к борьбе за свободу юной социалистической республики. Чувствуется, что слова их находят глубокий отклик в душе каждого из сидящих в зале.

Но вот на трибуне появляется старый испытанный вождь, верный сын трудового народа. Все настораживаются. Все ждут от него авторитетных указаний в этот ответственный исторический момент.

Холодным и насмешливым голосом он начинает говорить о том, что история не знает романтики, что в известные периоды революции должна уметь поступаться своими принципами, лавировать и отступать. Нужно покориться неизбежному, пойти на все условия, которые навязывает нам победивший империализм, и этим сохранить себя для более счастливых времен - таков основной смысл речи его.

Резко и отчетливо раздаются его слова в громадном зале и ударяют по нервам слушателей. Аудитория разбилась на две части. Одни, полные тревоги за завтрашний день, реагируют на каждый жест оратора, не зная покоя; другие, послушные партийной дисциплине, как обреченные, сидят на своих местах и, кажется, ждут только того момента, когда можно будет проголосовать и уйти отдохнуть.

В верхних рядах, в стороне от публики, сидело нас несколько человек и рассуждали о том, что остается делать истинным революци- онера при создавшемся положении. Еще с самого начала немецкого наступления перед партией встал вопрос о возрождении террористического метода борьбы. С разных мест из рядов партии слышались отдельные заявления о том, что необходимо воспользоваться террором в борьбе против зарвавшихся империалистов. Положение Петрограда, опасность, грозившая революции, в случае потери красной столицы, энтузиазм рабочих масс, восторженно откликнувшихся на призыв рабоче-крестьянского правительства встать на защиту Советской республики, с одной стороны, с другой - наглая самоуверенная политика Гофмана и Кюльмана и казавшееся безнадежным положение на фронте в связи с настойчивым и методическим продвижением германской армии, - все вместе создавало подходящую атмосферу для подобных настроений. К началу марта, когда в Центральном Исполнительном Комитете должен был окончательно разрешиться вопрос о подписании брестских условий, в Петрограде имелась даже небольшая группа из трех человек - Бориса Донского, И. К. ^[2] и меня, готовая немедленно открыть свои действия.

Внутри каждого из нас закипала жажда борьбы и активного протеста. Необходимо было каким-нибудь актом оглушить общественное мнение Германии и заставить немецких рабочих прислушаться к стонам удушаемой русской революции. На ум невольно приходил старый совет народовольцев:

«С другом надежным сойдись,

Острый кинжал отточи...»

Поговорив немного, мы разошлись, условившись встретиться на следующий же день, чтобы поставить вопрос на более конкретную почву.

Начинался новый период революционной борьбы.

«Нужно не плакать, а мстить...» ^[3]

* * *

Шумно и досадно медленно несет меня поезд по печальным равнинам к западной границе. Через три-четыре дня я был уже по ту сторону старой линии окопов, в стране полуразрушенных городов и сожженных деревень. Большие станции поражали меня внешней своей опрятностью и полным отсутствием людей. На чистых аккуратно устроенных вокзалах пустынно и неуютно. Скучно маячат одни лишь тоскливые серые каски.

Боевая группа разбилась на две части: Борис и К. ^[4] уехали на юг в Севастополь, где имелась крупная лаборатория взрывчатых снарядов. Я же еду в Берлин с предложением к спартаковцам организовать совместное покушение на Гинденбурга или Вильгельма. Центральный Комитет, приняв в принципе террористическую борьбу, стремился к тому, чтобы акт действительно носил международный характер как по своему политическому содержанию, так по составу лиц, которые должны были в ней участвовать.

Нас всех сильно смущало то обстоятельство, что в момент не закончившейся еще войны, террористический акт, совершенный русским, может быть понят и истолкован превратно: буржуазные и социал-патриотические газеты используют его для самой демагогической шовинистической агитации, поднимут шумиху о просыком национализме и будут кричать на всех перекрестках о русских агентах, подкупленных Антантой. Необходимо было заранее попытаться нейтрализовать эту агитацию и сговориться с наиболее революционными германскими социалистами.

В одном вагоне со мною ехал высокий бритый немец - первый курьер Мирбаха в Берлин. Его сопровождало несколько человек. Купе, которое они занимали, было завалено большими и малыми чемоданами, полными провизии, которую они везли домой своим голодающим семьям.

Всю дорогу они вели оживленную беседу, делясь впечатлениями, вынесенными ими за время пребывания в Москве. То и дело до меня долетали отдельные фразы о том, «как много предстоит нам поработать над этим диким народом». Хотелось куда-нибудь уйти, уединиться, и я внимательно смотрел в окно и наблюдал за природой, лишь бы не слышать их разговора.

В душу закрадывалось сомнение, удастся ли выполнить возложенное на меня поручение. Я въезжал в страну, отгороженную китайской стеной от любопытствующих взглядов иностранца. Какова будет встреча с теми, от которых ждешь сочувствия и помощи в таком трудном деле! Ожидает ли меня поддержка и дружественный отклик или только непонимание и горькое разочарование?

Между тем картина окружающей природы резко менялась. На пятый день мы подъезжали уже в маленьком нарядном вагоне к столице Германии. Бесконечно долго поезд шел мимо бесчисленных огородов и садиков, кольцом окружающих Берлин. Наконец, издали показались высокие трубы и громады неуклюжих домов. Еще несколько минут, поезд тихо подъехал к станции и остановился.

Кто-то, обернувшись ко мне, громко сказал: «Вокзал Фридрих- штрассе. Шесть минут».

* * *

В огромном кафе на Потсдамской площади я должен был встретиться с некоторыми спартаковцами для беседы «о русских делах». Был теплый майский вечер. По Лейпцигерштрассе сновали густые толпы народа. Несмотря на войну и мобилизацию, среди публики было много штатских. По внешнему виду столицы, при первом взгляде трудно было бы разгадать, что город четвертый год ведет беспокойную жизнь полуголодного существования. Залитые светом рестораны и веселая задорная музыка, которая доносилась оттуда, давали иллюзию обывательского довольства и благополучия.

Когда я в девять часов вечера, как было условлено, вошел в кафе, меня уже ожидала небольшая компания. За круглым столиком, в углу, так, чтобы можно было спокойно говорить, не опасаясь любопытства соседей, сидела женщина и двое мужчин. Среди последних в глаза особенно бросался один - немолодой уже, высокий, с характерным добродушным лицом немецкого учителя, один из вождей спартаков ского движения Д. ^[5] Увидев меня, он быстро встал, подошел ко мне, взял мою руку и, не выпуская ее, подвел меня к своим товарищам.

За столиком завязалась беседа.

Длинно и обстоятельно рассказывал Д. о том, что делается на театре военных действий, как вся страна, самые широкие рабочие массы живут сейчас надеждой на скорую и решительную победу на Западном фронте. После неудавшейся Январской забастовки ^[6] настроение берлинских рабочих падает с каждым днем. Правительство, арестовав Либкнехта, Розу Люксембург ^[7] и др., свирепствует, как никогда. Политическая и общественная реакция достигла своего апогея. Во многих избирательных округах, где прежде левые социалисты были в большинстве, они, при вторичных перевыборах, теперь почти всюду забаллотированы.

И самое тяжелое для нас, немецких социалистов, - закончил он, обращаясь ко мне, - это сознание, что мы являемся палачами вашей революции. Когда я встречаюсь с русскими товарищами, мне стыдно перед ними за то, что я немец.

Почему же, в таком случае, - спросил я его, - вы не ведете активной подпольной борьбы с вашим правительством?

Такую борьбу мы ведем, хотя в очень слабых размерах. Время от времени нам удается выпустить одну-другую прокламацию, кое-где организовать забастовку, иногда даже провести демонстрацию. Но все это тонет в общем море жестокой реакции, возглавляемой Гинденбургом и Людендорфом.

Почему вы тогда не применяете террористического метода русских социалистов-революционеров? Неужели среди вас не найдется таких, которые способны пожертвовать собою? Наконец, мы, русские, можем вам помочь в этом и предоставить вам нужных людей.

Лицо благодушного немца изобразило одновременно широкую довольную улыбку и какой-то внутренний, затаенный испуг.

Хорошо бы! - мечтательно произнес он. - Но только среди нас, пожалуй, действительно не найдется людей, подобных вашему Каляеву или Сазонову. Допустить же, чтобы в момент генерального наступления на Западе акт был выполнен русскими, значило бы с нашей стороны совершить величайшее преступление. На вас будут смотреть как на наемных провокаторов Антанты. В лучшем случае вас будут считать мстителями за поруганное национальное самолюбие России».

Затем, нагнувшись, тихо добавил:

Хотя я марксист, но вы не думайте, что я не сочувствую террору. Но нужно устроить так, чтобы акт был понятен как для рабочих России, так и для трудящихся Германии. Мне кажется, что выход есть. На восточном фронте сейчас особенно выдвинулась фигура генерала Эйхгорна, посадившего в Киеве гетмана Скоропадского. Его убийство было бы встречено с огромным удовлетворением не только в России и на Украине, но и германскими рабочими массами...

Беседа наша тянулась еще долго, часа два-три, и все время вертелась вокруг одной темы - о России, Советской власти и перспективах мирового восстания.

В три четверти двенадцатого стали тушить огни. Со времени объявления войны все театры и кафе закрывались ровно в двенадцать часов. Мы распрощались и разбрелись по домам.

На другой день я с Д. отправились к престарелому историку гер- манской социал-демократии М. ^[8] Здесь приблизительно повторился вчерашний разговор.

Безапелляционным, не допускающим возражений голосом М. указал на Западный фронт, где решается судьба германской революции.

Всякая революция, - сказал он, - приходит только после военного поражения или от голода. Несмотря на внешний блеск последних побед, я убежден, что Людендорф себе сломит шею в борьбе с союзниками, а отсутствие продовольствия довершит остальное. Революция в Германии неизбежна, она, может, ближе, чем мы предполагаем.

Как социал-демократ и марксист, я не признаю террористической борьбе, хотя я ничего не имел бы против убийства Гинденбурга или Людендорфа. Но к тому, что вам говорил уже Д„ я могу лишь прибавить, что даже при самом лучшем желании с нашей стороны, мы не сможем подготовить общественное мнение к восприятию подобного акта.

В заключение он также указал на Эйхгорна как на наиболее одиозную для всей рабочей Германии фигуру.

Пробыв в Берлине около недели, я встретился еще с некоторыми спартаковцами, в том числе с двумя рабочими-редакторами провинциальных газет и всюду получал одни и те же стереотипные ответы.

Чувствуя, что мое дальнейшее пребывание за границей бесполезно, я решил вернуться обратно в Россию.

* * *

Когда я приехал в Москву, мне пришлось еще ждать некоторое время, пока съехались все другие члены группы. Нас к этому времени было всего семь человек. К прежним трем прибавились украинцы - М., Б. ^[9] , Гриша и Микола ^[10] . Все они были рекомендованы Всеукраинским комитетом партии и предназначены специально для Киевского акта. Все четверо прошли также суровую революционную школу в прошлом: Б. и Микола имели за собою позади долгие годы каторги, Гриша и М. тюрьму и ссылку.

М., маленькая, живая, нервная, была предназначена специально для сношений с местной организацией. Ей мы поручили выехать немедленно впереди подыскать в городе или в окрестностях подходящее помещение для конспиративной квартиры. Когда квартира будет готова, она должна будет прислать в Москву курьера, после чего мы все выезжаем в Киев.

Две недели, которые мы провели в ожидании курьера, были употреблены нами на приготовления к отъезду. Техникой заведовала у нас К. ^[11] , ей предстояло в будущем приготовить все снаряды. Материалы, до последних мелочей, мы решили взять с собою, чтобы в дальнейшем не прибегать к посторонней помощи.

За это время мы успели также присмотреться и изучить друг друга. Украинцы, при близком знакомстве с ними, производили чрезвычайно благоприятное впечатление, особенно Микола, который впоследствии так жестоко обманул наши ожидания.

Что касается нас троих, то мы никак не могли примириться с необходимостью отказаться от поездки в Германию. Мы продолжали лелеять мечту о крупном террористическом акте интернационального значения. Если мы соглашались на поездку на Украину, то только потому, что больше некому было организовать это дело. Мы смотрели на него, как на первый наш боевой шаг - на первый опыт террористической группы.

Хотя заранее предполагалось, что мы не будем выступать в роли непосредственных исполнителей, Борис, как бы что-то предчувствуя, несколько раз говорил нам о том, что ему из этой поездки обратно не вернуться. Бросив Кронштадт, матросов, партийную работу, он производил сейчас впечатление человека, переживающего внутреннюю душевную драму. Он весь как-то ушел в себя, много думал, много мечтал и страстно жаждал подвига.

На наших глазах он рос с каждым днем, и, обладая от природы благородной и красивой натурой, привлекал к себе всех, кто только с ним сталкивался.

В двадцатых числах июня приехал, наконец, курьер от М. Собравши наскоро все необходимое, мы через два дня все вместе в одном вагоне пустились в путь.

В Киев нас приехало только трое. Еще в Курске, во время пересадки в другой вагон, Микола, Гриша и Б. куда-то исчезли и мы, несмотря на все наши поиски, не могли их найти. К счастью, кроме денег и нескольких палочек гремучей ртути, у них ничего другого не имелось. Мы могли продолжать нашу работу сами, не дожидаясь их приезда.

Первые дни у нас ушли на устройство квартир и поиски членов местной организации. Конспиративную квартиру М. устроила на даче, в Святошино временно мы все пока там поместились. Кроме того, у нас были еще две квартиры: одна в городе, на еврейском базаре, для К., другая моя, в Боярке, где я никогда почти не бывал.

К концу недели приехал Б. Оказалось, что исчезновение Миколы и Гриши было не случайное. Чтобы не бросаться в глаза мы все время ехали двумя группами. Б. был в одной группе с ними. В Курске они нас потеряли из виду и ехали дальше до границы одни. Здесь им показалось, что за ними следят. Они бросились обратно и в результате растеряли друг друга. Б. рассказывал, что после нашего отъезда они производили на него впечатление людей, тяготившихся своим положением. Они даже говорили ему, что собираются съездить в деревню повидаться с родными и попрощаться с ними. Больше мы их не встречали.

На первом же свидании с представителями Киевской организации мы выяснили, что здесь имеется уже небольшая группа из местных работников, которая давно следит за Эйхгорном. Нам было заявлено, что комитету известно местожительство Эйхгорна и точное время, когда он идет в штаб и обратно возвращается домой. Перед нами неожиданно встал вопрос о взаимоотношениях обеих групп; нужно было слить обе группы в одну, либо одна из них должна была ликвидироваться.

В связи с этим стоял другой, более сложный, вопрос о том, от чьего имени должен быть совершен акт - от имени ли Московского Центрального Комитета или ЦК Украины. Все эти вопросы требовали немедленного и категорического ответа, и мы решили послать М. в Одессу, где тогда происходил партийный съезд, посоветоваться с товарищами.

Через неделю М. вернулась. С нею вместе приехал член Всеукраинского Центрального Комитета Т. ^[12] Мы пригласили его к себе в Святошино, где детально и страстно обсуждали создавшееся положение.

Т. требовал, чтобы акт был совершен от имени украинской партии левых эсеров. Он говорил, что в глазах украинских рабочих и крестьян акт потеряет половину своего смысла, если он будет совершен от имени российской партии.

Мы не можем игнорировать национальный элемент на Украине, указывал он. Необходимо доказать, что советская власть не импортирована сюда из Москвы и что идея ее глубоко вкоренилась в сознании народных масс Украины.

Мы со своей стороны возражали, что убийство Эйхгорна не затрагивает одних только украинцев. Наоборот, это, прежде всего, акт международного характера, где русская революция. На территории Украины дает отпор наступающему на нее иностранному империализму. Если бы вопрос шел, например, о гетмане, тогда другое дело, нам бы пришлось только предложить свои услуги украинскому комитету. В данном же случае он стоит иначе и его не следует оценивать с точки зрения интересов своей колокольни.

В конце концов, после долгих споров, мы согласились на том, что акт будет совершен от имени обоих комитетов - украинского и московского. Вместе с тем мы одновременно приступаем к организации второй группы, специально на гетмана, для чего украинцы вводят к нам, в качестве исполнителя, члена местной организации, старого ка- торжанина Ч. ^[13]

На другой же день мы получили все нужные сведения от комитета. Оказалось, что ген. Эйхгорн сейчас в отсутствии, на юге России, и что не сегодня-завтра он должен вернуться. Необходимо было устроить ему встречу на вокзале или возле дворца, где он проживал. Мы ин- тенсивно принялись за работу.

Борьба (журнал). Киев. 1919. № 1. С. 17-21

Ссылки

• 1. ↑ Данное заседание ВЦИК состоялось 24 февраля 1918 г. в большом зале Таврического дворца. Ранним утром фракций большевиков, левых эсеров, эсеров центра и меньшевиков приступили к поименному голосованию. В результате за ленинскую резолюцию о принятии германских условий мира проголосовало 116 членов ВЦИК, против - 85 (в т. ч. левые коммунисты); 26 человек (все из фракции ЛСР) воздержались при голосовании.
• 2. ↑ И.К. Каховская.
• 3. ↑ Цитируются строчки из стихотворений А. Ланцевича «С арабского». Его публикация 28 апреля 1898 г. в газете «Вятский край» послужила для администрации поводом для решения о закрытии газеты, последний номер которой вышел 2 июня 1898 г. После казни С.В. Балмашева эсерами в тысячах экземпляров распространялась листовка с цитированием этого стихотворения: «Ночью товарищ погиб, - Жить ему стало невмочь. Труп его свежий зарыт В ту же зловещую ночь. С другом надежным сойдись, Острый клинок отточи, Нужно не плакать, а мстить -
  Мстить за погибших в ночи».
• 4. ↑ Борис Донской и Каховская.
• 5. ↑ Д. Дункер Герман (1874-1960). Политический деятель. Из семьи коммерсанта. В 1891 г. окончил гимназию в Геттингене. Уроженец Гамбурга. Член СДПГ с 1893 г. Входил в состав редакции социал-демократической газеты «Ляйпцигер Фольксцайтунг». С 1903 г. на ответственных руководящих постах в партии. С 1911 г. преподавал в Центральной школе партийных работников. В 1916 г. в числе основателей «Союза Спартака». В 1918 г. участвовал в основании Коммунистической партии Германии. Затем один из основателей, руководителей и преподавателей Марксистской рабочей школы в Берлине. В 1927-1928 гг. руководил Отделом образования ЦК КПГ. В феврале 1933 г. арестован нацистами. Сидел в тюрьмах Шпандау и Бранденбургской каторжной. После освобождения в ноябре 1933 г. эмигрировал. Жил в Дании, Англии, Франции, Марокко и США. Вместе с другими немецкими политическими и культурными деятелями подписал в 1944 г. Декларацию Совета за демократическую Германию. По возвращении из эмиграции в мае 1947 г. вступил в Социалистическую Единую Партию Германии (СЕПГ). С сентября профессор и декан факультета общественных наук Университета Ростока. С 1949 г. и до своей смерти директор профсоюзной школы «Фриц Хекерт» в Бернау под Берлином. В 1953 г. в числе первых награжден орденом Карла Маркса - одной из высших наград ГДР.
• 6. ↑ Январское восстание в Германии, или восстание спартакистов (спартаковцев), - период всеобщей забастовки и вооруженной борьбы в Берлине с по 12 января 1919 г„ один из этапов Ноябрьской революции в Германии. В ходе восстания Компартия Германии и левое крыло Независимой социал-демократической партии (НСДПГ), настаивавшие на установлении советской республики, противостояли правительству, сформированному Социал-демократической партией Германии. 4 января 1919 г. правительство Ф. Эберта освободило Э. Эйхгорна, принадлежавшего к левому крылу НСДПГ, от должности полицай-президента и назначило на этот пост члена СДПГ Ю. Эрнста. Это привело к совместной демонстрации независимых и КПГ на следующий день, когда собралась толпа в 150 тыс. чел., которая заняла здание «Форвертс» и некоторые другие СМИ. Был сформирован «Временный Революционный Комитет» из левого крыла независимых, КПГ и революционных старост. Из 70 революционных старост около 4/ 5 были левыми независимыми и 1/ 5 членами КПГ. Центральный комитет КПГ не планировал свержение правительства. Однако после того, как были захвачены здания редакций газет и типографии и восставшие преступили черту применения насилия, ни одна из революционных групп не хотела показаться менее радикальной, чем остальные. Из вождей КПГ первым поддался давлению снизу Карл Либкнехт и выдвинул лозунг свержения правительства, за ним последовала Роза Люксембург. Лео Йогихес считал, что партия должна дистанцироваться от Либкнехта. Карл Радек, находившийся с 19 декабря 1918 г. в Берлине в качестве представителя большевистского руководства при КПГ, заявил 6 января на заседании центрального комитета, что призывы к свержению правительства неверны, а через три дня потребовал, чтобы партия вышла из этой бесперспективной борьбы. 6 января Ревком призвал к массовой демонстрации. Часть Революционных старост вооружилась, призвав к свержению правительства Эберта. Но активисты КПГ не смогли привлечь войска на свою сторону. Народная Морская Дивизия не поддержала вооруженное восстание, объявив себя нейтральной. Другие части гарнизона остались лояльными правительству, которое поручило Г. Носке, члену Совета народных уполномоченных, ответственному за военную сферу, собрать войска. 11 января Носке вошел из Далема в Берлин во главе 2000-3000 солдат, захватил здание «Форвсртс», а затем полицай-президиум. Вечером 15 января 1919 года Р. Люксембург и К. Либкнехт были обнаружены на берлинской квартире, арестованы, переданы добровольческим войскам тяжело вооруженной дивизии и убиты после допроса. 12 февраля 1919 г. был арестован и посажен в Моабит К. Радек. Германские власти обвиняли его в организации спартаковского восстания, однако документами, подтверждающими его причастность, следствие не располагало. В январе 1920 г. Радек был освобожден и выехал в Москву.
• 7. ↑ Люксембург Роза (полное имя Розалия) (1871-1919). Одна из всемирно известных теоретиков марксизма, лидер левого крыла польской и германской социал-демократии, основательница коммунистической партии Германии. Из семьи коммерсанта-лесоторговца. Происходила из г. Замостье. Окончила женскую гимназию в Варшаве. С гимназических лет участвовала в нелегальной революционной работе, примыкала к партии «Пролетариат». В 1889 г. эмигрировала в Швейцарию. В 1897 г. окончила университет в Цюрихе со степенью доктора государственного права. Участвовала в работе кружка польских политических эмигрантов, положившего начало революционной социал-демократии Польши. Вела борьбу против националистических тенденций среди польских социалистов, представленных Польской социалистической партии (ППС). В 1898 г. переехала в Германию, примкнула к СДПГ. В это же время начинает теоретическую работу. Наибольшую известность получила ее книга «Накопление капитала». Большую роль Р. Люксембург придавала стихийности рабочего движения. Революция, с ее точки зрения, должна была представлять собой стихийный социальный взрыв, при котором руководство социал-демократической партии играет второстепенную роль. Была одним из наиболее радикальных критиков ревизионистских идей Э. Бернштейна, решительно отвергала политику компромисса с буржуазно-либеральными партиями. В 1900 г. выступила с докладом на конгрессе II Интернационала в Париже, заявив о необходимости международных действий социалистических партий против милитаризма и колониальной политики. В 1904 г. выступила с критикой, однако в период революции 1905-1907 гг. по многим вопросам стратегии и тактики сблизилась с ними. В декабре 1905 г. нелегально приехала в Варшаву. Вела там активную революционную деятельность. Была арестована, но вскоре освобождена под залог и в сентябре 1906 г. вернулась в Германию. Участвовала в работе V съезда РСДРП в 1907 г.,солидаризировавшись с большевиками в вопросах об отказе от сотрудничества с либералами и признании крестьянства революционным классом. Опираясь на опыт российской революции 1905-1907 гг. совместно с др. представителями революционного крыла СДПГ выступила за развитие внепарламентской борьбы масс, призывала включить массовую политическую стачку в число методов политического действия. В 1907 г. участвовала в Штутгартском конгрессе II Интернационала. Совместно с В.И. Лениным внесла поправки в резолюцию А. Бебеля по вопросу об отношении к империалистической войне и милитаризму. Их суть состояла в требовании использовать кризис, порождаемый войной, в целях свержения буржуазных правительств. За антимилитаристскую агитацию подвергалась репрессиям. Провела в тюрьмах в общей сложности около 4 лет. С началом Первой мировой войны осудила шовинистически настроенных лидеров СД ПГ, была одним из основателей и лидеров «Союза Спартака», автором многих антивоенных листовок. Приветствовала Октябрьский переворот в России. При этом выступила против роспуска Учредительного собрания, предложенных большевиками способов решения аграрного и национального вопросов. На Учредительном съезде КПГ 30 декабря 1918-1 января 1919 гг. сделала доклад о программе партии. После подавления Берлинского восстания в январе 1919 г. вместе с К. Либкнехтом убита офицерами германской армии.
• 8. ↑ Имеется в виду Ф. Меринг
• 9. ↑ М. - Маруся Залужная, Б. И.Ф. Бондарчук
• 10. ↑ Неустановленные лица.
• 11. ↑ Речь идет об И.К. Каховской.
• 12. ↑ Речь идет об Е.П. Терлецком.
• 13. ↑ Неустановленное лицо