Глобачев К.И. Правда о русской революции : воспоминания бывшего начальника Петроградского охранного отделения. Часть II. Глава VIII. Новороссийск, Екатеринодар, Ростов.– Прием возвращающихся на родину. – Следственная комиссия. – Правительство Дени...
Глава VIII
Новороссийск, Екатеринодар, Ростов.- Прием возвращающихся на родину. - Следственная комиссия. - Правительство Деникина. - Администрация. Фронт. - Захват общегосударственного имущества. - Положение в тылу. - Лозунги Деникина. - Офицерство. Отношение населения. - «Осваг». - Главное управление снабжений. - Военные успехи и стратегия Деникина. - Восстание Махно. - Мой отъезд в Одессу.
В Новороссийске мы узнали, что войска Добровольческой армии продолжают одерживать успехи над красными, что Крым уже очищен от большевиков, а Царицын падет не сегодня завтра. По прибытии в столицу Добровольческой армии Екатеринодар - резиденцию главкома, каждый из вновь прибывших эмигрантов торопился поступить или непосредственно в армию, или в одно из управлений ее, чтобы, как я уже сказал, принять участие в освобождении родины. Но оказалось, что это не так легко, как думалось. Эмигрантов принимали холодно, а если к тому же были монархисты или имели несчастье прослужить хоть день на Украине при гетмане, то даже и враждебно. Во всех учреждениях было засилье кадетов, эсеров и людей беспринципных в политическом отношении. В военных сферах имели преимущество принимавшие участие в Корниловских походах, то есть люди, начавшие зародыш Добровольческой армии; царила тенденция, что это люди самые способные и единственные, которые могут освободить родину. Те же, кто в силу ли чисто географических условий или других каких-либо обстоятельств, не имели возможности своевременно прибыть на Юг России, считались людьми малопригодными, достойными лишь как бы милости и снисхождения.
Над всеми прибывающими генералами чинилось следствие. Была образована специальная следственная комиссия, через которую должны были пройти все генералы и командиры отдельных частей. Если комиссия находила, что вы ничего преступного не совершили и по своей прежней службе ничем не скомпрометированы, то это еще не означало, что вы уже зачислены в Добровольческую армию. Нужно было еще персональное согласие главкома на ваш прием. Вот тут-то и сказывалось пристрастие Деникина и его начальника штаба генерала Романовского к особого сорта людям. А такие люди были: служившие при царском режиме в Отдельном корпусе жандармов, в полиции, да и в других ведомствах, но по политическим убеждениям - монархисты; служившие у гетмана, и особенно занимавшие крупные посты; наконец, служившие в Одессе при генерале Шварце. Ко всей этой категории людей отношение было весьма одиозное. Если эти люди и принимались на службу, то на незначительные второстепенные места. Все более крупные административные посты занимались или бывшими общественниками, или журналистами, или адвокатами, то есть людьми мало пригодными к административной работе, почему в виде подпорок помощников, на которых фактически ложилась вся тяжесть административной техники, к ним назначались старые опытные чиновники. Например, губернатором назначался бывший присяжный поверенный, а к нему вице-губернатором - старый губернатор; командиром бригады государственной стражи - строевой полковник, а помощником его - бывший полицмейстер или начальник жандармского управления. И так - всюду. В деле политического и уголовного розыска, которые почему-то были подведены под одну крышу, было засилье судебного элемента. Директор так называемого управления политического и уголовного розыска, бывший товарищ прокурора Нижегородского окружного суда Зубелевич, перекрасившийся в эсера, нисколько не считался ни со способностями, ни с опытом, ни со склонностями, а назначал на должности начальников розыскных управлений в губерниях людей лишь по признаку принадлежности к судебному ведомству. Опытные жандармские и полицейские офицеры никоим образом на эти должности попасть не могли. Государственная стража, то есть, иначе говоря, полиция, комплектовалась исключительно из строевых офицеров, и если туда попадал жандармский или полицейский офицер, то на самую незначительную должность. По другим ведомствам - та же история: получали лучшие должности, и в первую очередь, люди с республиканским складом мыслей, не запятнавшие себя поддержкой старого, царского режима.
Генералов, прошедших следственную комиссию и оказавшихся, с точки зрения Деникина и Романовского, благонадежными, зачисляли в резерв, а молодежь, если она даже и рвалась на фронт, зачислялась сначала в комендантскую роту; сразу пустить в строй было опасно. Из резерва попадали на должности только те, кто имел протекцию или по своим политическим взглядам подходил к мерке главкома и его начальника штаба.
Правительство Деникина, так называемое Особое совещание, состояло большей частью из левых элементов, и притом разных политических партий, а потому в правительстве происходила постоянная борьба, что не могло не отразиться на общем ходе дела. Правительство боялось слишком уклониться вправо и боялось уклониться слишком влево - сидело, так сказать, на двух стульях, а потому было неспособно, мягкотело и безвольно. Определенного твердого курса у правительства не было. Все местные управления и учреждения носили ту же физиономию левого уклона и заполнены были разношерстным составом. В продовольственных, квартирных и разных хозяйственных комиссиях, всюду были вкраплены юркие еврейчики, обрабатывавшие собственные делишки. Бескорыстное исполнение долга и служение родине было редким явлением; большинство смотрело на события текущего момента с точки зрения личной наживы.
Не лучше обстояло дело и на фронте. Некоторая часть строевого офицерства смотрела на Гражданскую войну как на источник личного быстрого обогащения. Победоносно продвигающаяся вперед армия, занимающая все новые и новые области отвоеванной России, захватывала много общегосударственного имущества, не говоря уже о тех ценностях, которые отбирались от большевистских комиссаров. Беспринципная часть офицерства обращала отнятое в свое личное пользование, и не только часть рядового офицерства отличалась этим, но и некоторый командный состав, до командующих армиями включительно. Нередко бывали случаи, когда с фронта генералы целыми вагонами отсылали в собственный адрес общегосударственное имущество, отнятое у большевиков. Военные власти и правительство как-то сквозь пальцы смотрели на это, а когда эти злоупотребления перешли всякие границы и правительство приняло меры к прекращению их, то наткнулось на необыкновенное сопротивление со стороны командующих армиями.
Обогатившиеся на фронте в большинстве случаев предпочитали уезжать в тыл - в Ростов или Екатеринодар, где предавались кутежам и безобразиям, реализируя награбленную добычу. Эти элементы становились уж небоеспособными и на фронт не возвращались. Обе столицы Добровольческой армии были переполнены, кроме того, особым элементом, который не шел ни на фронт, ни в учреждения тыла, а занимался исключительно спекуляцией; все это - в большинстве случаев здоровая способная молодежь, с успехом должная бы стать под ружье, но предпочитавшая наживаться в тылу и вести беззаботную веселую жизнь. Екатеринодар, Ростов, Новочеркасск были переполнены до чрезвычайности пришлым населением, что создавало весьма тяжкие квартирные условия и сильно повысило цены на предметы первой необходимости. Вот то, с чем пришлось столкнуться на первых порах, по приезде на территорию Добровольческой армии.
В политическом отношении Деникин выкинул лозунг: «За единую, неделимую Россию». Под этим флагом шла Добровольческая армия, но самый лозунг ничего не определял для будущего и массам не был совершенно понятен: что же это будет за Россия, какой будет образ правления, и кто будет ею править. Все это были вопросы неразрешимые, а потому сочувствия и помощи населения этот лозунг не вызывал.
Если заглянуть в политическую подоплеку всего добровольческого движения, то нужно признать, что Добровольческая армия защищала интересы демократической республики и была на поводу у партий кадетов и эсеров. В самом деле, кто зародил Добровольческую армию? Алексеев и Корнилов - республиканцы. Кто был их последователь? Деникин - республиканец. Все они говорили о благе родины, но какова эта родина будет и в чем будет заключаться благо, не говорили, ибо не могли отделить это благо от своих личных политических взглядов и своего личного честолюбия. Это не были Минины и Пожарские, принесшие все на алтарь отечества и шедшие за одну монархическую идею, видевшие в ней спасение родины. Эти люди шли за возрождение России Львовых, Милюковых, Керенских, но только рассчитывавшие занять их места. Широкие массы населения, и в особенности крестьянство, в гражданской войне участия не принимали, и война не может быть названа народной. Война была исключительно партийная: кадеты и эсеры оспаривали власть над измученной Россией у большевиков, которые были и счастливее их и способнее, что и доказали тем, что быстро ее захватили после падения монархии.
Могут спросить, почему же к этому движению примкнуло офицерство. Да потому, что офицерство, это профессиональное военное сословие, было гонимо в советской России, обезличено, истязуемо; естественно, что офицерство шло туда, где нуждались в его услугах, где восстанавливались его права, где оплачивалась его служба и т. д., то есть в Добровольческую армию. Кроме того, появился новый тип офицера республиканского мышления, это так называемые цветные войска: корниловцы, алексеевцы, марковцы, дроздовцы, или из элементов никогда не служивших, или из контингентов офицеров военного времени германской войны. В общем, нужно сказать, что из всей массы офицерства Добровольческой армии не более 25% шли за идею освобождения родины не считаясь ни с какими политическими тенденциями, остальные же шли или для спасения демократической республики, или просто примазались в своих личных интересах.
Как народ относился к Добровольческой армии, это видно лучше всего из того, каково было отношение к ней во вновь занимаемых областях. Вступление Добровольческой армии в города и деревни встречалось колокольным звоном, со слезами на глазах, целовали стремена всадников, а по прошествии каких-нибудь двух недель так же ненавидели добровольцев, как и большевиков. Лозунги армии народу не были понятны, а поведение ее возбуждало ненависть. Многие офицеры Добровольческой армии по своей беспринципности, разнузданности и жестокости мало чем отличались от красных и были бы более желательным элементом по ту сторону, чем по эту; они стояли в рядах Добровольческой армии по недоразумению - должно быть, гражданская война случайно их застала на этой стороне.
Отношение вновь назначенной администрации в занимаемых Добровольческой армией областях к местному населению не было на высоте. Действия новых чиновников часто были пристрастны и незаконны, так как ими часто преследовались личные интересы. Например, некоторые администраторы назначались именно в те местности, где находились их недвижимые имущества, и первое, что они делали - это начинали восстанавливать свои разоренные революцией хозяйства, жестоко расправляясь с крестьянами, которых считали виновниками разорения. Другие, пользуясь слабой ответственностью или полной безответственностью, грабили население нисколько не меньше, чем фронтовики. Поэтому законы и распоряжения, издававшиеся правительством генерала Деникина, доверия у населения не внушали, и таковое относилось к добровольческому движению безучастно и к нему не примыкало.
Агитационный аппарат правительства Деникина, «Осваг», был чрезвычайно громоздок, требовал колоссальных сумм на свое содержание, давал средства к жизни целой армии работников, но продуктивность его была самая ничтожная. Работа «Освага» сосредоточивалась почти исключительно на территории, занятой Добровольческой армией, и сущность ее состояла в том, чтобы доказать населению, что режим Добровольческой армии лучше, чем режим Совроссии. Это демонстрировали обыкновенно иллюстрированными плакатами, отмечавшими все отрицательные стороны советского режима и в виде контраста - положительные - Добровольческой армии. Духовно-просветительной деятельности «Осваг» не проявлял. Работы агитационной на территории большевиков «Осваг» не вел - чем, наоборот, так были сильны большевики. Словом, «Осваг» совершенно не оправдывал своего существования. Да и какую он мог вести однородную, полезную работу агитационного характера, если был заполнен людьми всевозможных политических воззрений.
Когда я осмотрелся, когда увидел, что правительство Деникина ничем не отличается от правительства Керенского, что во всем та же «керенщина», я решил уклониться от всякой политической работы и выбрал себе деятельность совершенно аполитичную. Я поступил на службу в Главное управление снабжений. Ближайшее начальство с удовольствием меня приняло и предназначило на должность представителя междуведомственной комиссии по учету общегосударственного имущества, отнятого у большевиков; необходимо было только зачисление приказом главкома в Добровольческую армию и утверждение в должности. Но тут-то и сказалась политическая нетерпимость Главного командования.
В течение двух месяцев я работал в Управлении безвозмездно, сперва в Екатеринодаре, потом в Ростове, и, несмотря на неоднократные мои рапорты, получал отказ в зачислении в Добрармию, без объяснения причин. Наконец я решил лично выяснить у начальника штаба генерала Романовского истинные причины отказа. Разговор с ним подтвердил мои догадки: мне было сказано, что главком не может согласиться на прием меня в Добрармию, так как этому мешает «совокупность прежней моей службы по политическому розыску», то есть при царском режиме и за последнее время в Киеве и Одессе. Когда я позволил себе заметить ему, что я избрал себе род службы не по своей специальности и совершенно аполитичный, то получил ответ, что хотя это и так, но общественное мнение таково, что с ним приходится считаться, и что хотя главком лично против меня ничего не имеет, но тем не менее не может согласиться на просимое назначение, принимая во внимание характер моей прежней политической работы. В этом ответе выразилась вся заискивающая, боязливая политика Главного командования, считающаяся исключительно с левыми течениями, оказывавшими на него такое вредное для общего русского дела влияние. Тем не менее, как последующие обстоятельства показали, несмотря на всю предосудительность моей прежней службы с точки зрения Деникина и Романовского, уже в сентябре в Ростове я получил телеграмму из Ставки с предложением занять должность помощника начальника контрразведывательной части при штабе главкома, от каковой должности отказался, а в декабре, уже будучи в Одессе, получил вторую телеграмму из ставки с предложением принять должность начальника этой части, от чего также отказался.
Конец сентября 1919 г. был поворотным моментом военных успехов генерала Деникина. Чрезмерно растянутый жидкий фронт не позволял вести быстрых наступательных операций, а Красная армия, отбив наступление адмирала Колчака на востоке и заставив его далеко отступить в глубь Сибири, приобрела свободу действий и могла сосредоточить крупные силы на южном своем фронте, угрожая Деникину прорывом его фронта в любом пункте. С этого момента началось отступление Добровольческой армии по всему фронту: сначала медленное, с упорными боями, а потом все стремительнее - до полной эвакуации всей территории Добрармии, за исключением лишь Крыма, удержанного группой войск генерала Слащева.
Я не берусь судить и разбирать причины поражения Деникина, однако мне кажется, что он презрел один из самых главных принципов стратегии: единства сил в решительном пункте. Овладев весьма важным стратегическим пунктом на Волге - Царицыном, еще в июне, казалось бы, следовало выбрать главным операционным направлением Саратов - Самару для соединения с армией Колчака, которая в это время дошла до Волги, а не расширять фронт на запад с перенесением операционного направления на Орел - Москву, позволяя Красной армии разбить отдельно Колчака. Несвоевременное занятие Украины и желание первым захватить Москву погубило Деникина. К этому же приблизительно времени относится восстание крестьян в глубоком тылу Добрармии под начальством атамана Махно, который совершенно неожиданно для Главного командования захватил Бердянск, Мариуполь и чуть было не пленил Ставку главкома в Таганроге. Совершенно непонятно, как внезапно могла вырасти такого рода опасность для тыла Добровольческой армии. Я это отношу всецело к недостаточной осведомленности из рук вон плохо поставленной разведки и контрразведки при штабе главкома, прозевавших все это движение.
В октябре уже ясно было для всякого, что ни Ростова, ни Таганрога удержать невозможно: Киевский фронт начал отступать на Одессу, Харьковский на Ростов, предоставляя большевикам развивать преследование в любом направлении.
В ноябре я принял предложение морского ведомства занять должность начальника Одесского морского контрразведывательного района. Это меня удовлетворяло, и вот почему: относясь весьма отрицательно к контрразведывательной службе в Добровольческой армии, а в особенности к личному составу этой службы, как я уже говорил, приемами своими мало чем отличавшемуся от Чека, я здесь попадал в особые условия. Морская контрразведка создавалась заново, и я имел возможность организовать это дело в Одессе по-своему, а главным образом, формировать личный состав из людей мне известных, честных, порядочных и опытных в розыскной работе. Из Ростова я выехал в Одессу в половине ноября и только в первых числах декабря добрался до места службы, настолько уже в то время были затруднительны и долги передвижения в тылу, хотя и морем.
