Сопроводительное письмо к докладу и доклад начальника Петроградского охранного отделения К. И. Глобачева директору Департамента полиции. 5 февраля 1917 [г.]
Приложение № 5
Сопроводительное письмо к докладу и доклад начальника Петроградского охранного отделения К. И. Глобачева директору Департамента полиции [a]
5 февраля 1917 [г.]
При сем имею честь представить Вашему Превосходительству нижеследующий, вновь добытый от секретной агентуры вверенного мне Отделения, осведомительный материал по вопросу о положении продовольственного дела в столице.
Приложение: записка на 10-ти полулистах.
Генерал-майор Глобачев
Ежедневно газеты всех направлений без исключения, пишут чуть ли не половину статей очередного номера про дороговизну, недостаток продуктов и т. п.; некоторые даже завели особые рубрики под названием: «продовольственная разруха», и рубрика эта читается большинством публики раньше остальных, даже раньше телеграмм с войны. С каждым днем продовольственный вопрос становится острее, заставляя обывателей ругать всех лиц, так или иначе имеющих касательство к продовольствию, самыми нецензурными выражениями.
Наступление нового года ознаменовалось новой волной недовольства, вызванной как новым повышением цен, так и исчезновением с рынка различного рода товаров первой необходимости. Продовольственный кризис, еще недавно ощущавшийся в Петрограде лишь низами населения, проклинавшими бесконечное стояние в «хвостах», ныне задел все слои столичного общества без исключения: на многие продукты совершенно исчезли «хвосты», так как продуктов этих не стало в продаже совершенно, на другие же торговцы нагнали такие цены, что они стали большинству не по карману (например, стерилизованное молоко, продаваемое по 60-65 коп. за бутылку без посуды).
Следствием этого явился новый взрыв недовольства публики и нареканий на Правительство, не принимающее никаких мер к прекращению продовольственной разрухи. Этот взрыв охватил даже консервативные слои чиновничества, оказавшегося вдруг в одном положении с наименее обеспеченными элементами пролетарских масс столицы. Результат недовольства - один: публика громко осуждает правительственные распоряжения, язвительно критикует действия администрации и не скрывает больше своей «усталости от войны».
Тщетно публицисты в газетах призывают к терпению, к сравнению неудобств жизни тыла с теми ужасами, которые переживают защитники родины в окопах, большинство населения с озлоблением читает подобные статьи и делает вывод: «журналисту то хорошо, они тысячи сейчас зарабатывают, да почти все холостые, а тут попробуй-ка обернуться на 3 рубля в день; нет, нечего и воевать соваться, коли не умеешь…» и т. д.
Подобные речи стали обычной приправой в жизни обывателей: «сведения, протекающие в печать об организации тыла в Германии и Англии, лишь подливают “масла в огонь”; публика сплошь и рядом занимается сравнением мер немцев с нашими, делая отсюда вывод, резко осуждающий нашу администрацию. Благоденствие в продовольственном отношении Финляндии заставляет публику винить во всем происходящем наших “продажных администраторов”, якобы подкупленных на германские деньги “вызвать в России голод и тем принудить нас к миру”».
По Петрограду циркулируют десятками рассказы об уничтоженных администрацией или по вине администрации товарах, о миллионных злоупотреблениях в министерствах и органах, ведающих доставкой и распределением товаров и пр. Если в «низах» населения особенно популярен слух о «десяти миллионах рублей», данных Вильгельмом Совету министров за назначение министром «немца Риттиха» [b] , то в интеллигентных кругах считают вполне достоверным слух о запрещении министром внутренних дел подвозить товары к Петрограду: «если будет много продуктов, то население не согласится на мир с Германией».
Подобные легенды (а их тысячи) циркулируют ежедневно по Петрограду и поддерживают то тревожное настроение, которое овладело столицей еще с осени; озлобление это ныне достигло своего апогея: никогда еще не было столько ругани, драк и скандалов, как в настоящее время, когда каждый считает себя обиженным и старается выместить свою обиду на соседе.
Недостаток продуктов на Петроградском рынке продолжает ощущаться все с большей остротой: отмена ограничений вывоза и такс, действительно, поспособствовала подвозу в столицу многих товаров, но исключительно таких, которые давали при продаже огромную прибыль торговцу, вследствие этого в Петрограде появились из съестных припасов - поросята, гуси, зайцы и пр. продукты, доступные по цене очень немногим; но нисколько не увеличился, а скорее уменьшился выпуск на рынок мяса, колбасы, ветчины, яиц, молочных продуктов и т. п.
Особенную опасность для столичного населения представляет то обстоятельство, что подвоз сырья для петроградских (все еще довольно многочисленных) фабрик почти совершенно прекратился: ежедневно закрывают фабрики, и рабочие (часто опытные и единственные в своем деле специалисты) выбрасываются, таким образом, на улицу.
Бесконечной трагедией веет от рассказов владельцев различного рода мастерских и небольших фабрик, рассказывающих в ремесленной управе, Военно-промышленном комитете и т. п. учреждениях о своем тяжелом положении: почти все их капиталы вложены в дело, на которое теперь не найти покупателя; вести дело без сырья невозможно, а сырья не подвозят почти год; запасы же, бывшие в столице, давно иссякли; в результате полное банкротство, лишение всего имущества и разорение на старости лет.
По мнению большинства подобных владельцев, в Петрограде с начала войны закрылось до 20 000 ремесленных предприятий из-за недостатка сырья; тут и колбасные мастерские, и сыроварни, и булочные, и водопроводные, и конфетные фабрики, и электромонтерные и пр. В ближайшем будущем, по данным Биржи труда, в Петрограде надвинется небывалый кризис мелкой промышленности, ¾ которой принуждены будут прекратить свое существование; десятки тысяч специалистов рабочих будут выброшены в ряды чернорабочих, так как по их специальности им не найти работы. И это в то время, когда каждый день требует расширения промышленности, а не сокращения ее.
Ремесленники уверяют, приводя в доказательство ряд фактов, что год тому назад «можно было предотвратить наступивший ныне голод», организовав правильную доставку сырья: у многих видных фабрикантов имеются списки тех продуктов, которые шли в столицу целыми поездами и которые нужны лишь для кучек мародеров, так как вслед за тем эти же продукты уходили из столицы, сделав путешествие, приносившее до 1000% прибыли изобретательным коммерсантам; продукты же, необходимые для поддержки петроградской промышленности, не пропускались «за неимением свободных нарядов поездов».
Результаты получились такие, что многие продукты больше не выделываются в столице, а имеющихся запасов уже и сейчас не хватает; вследствие этого надо ждать, что шведы и англичане, помимо крупной промышленности, возьмут в свои руки и мелкую: уже сейчас легче достать шведские белье, карандаши, чернила, бумагу, перчатки, английские кожаные изделия, металлические вещи и пр. и пр., чем найти русское; и это во время войны, когда не существует правильного импорта; что же будет после окончания войны?
Один из коммерсантов, читая доклад о положении русской промышленности и торговли за время войны, указал, что в 40 из 50 разобранных им отраслей промышленности совершенно не участвует русский капитал и русские люди терпятся только на второстепенных ролях; в десяти же других русский капитал выражен почти исключительно еврейскими фамилиями. Получается странная картина, глубоко возмущающая русских людей, но совершенно не интересующая, по-видимому, соответствующие инстанции администрации, в Петрограде нельзя купить никакого сырья в магазинах и складах солидных фирм, ведущих торговлю свыше 100 лет и ныне ликвидирующих из-за отсутствия торговли дело; но достаточно взять задние страницы газет или пойти по одному из известных заинтересованному петроградскому обывателю адресов, чтобы узнать, что вы все нужное можете получить у такого-то представителя «русско-американской», «русско-шведской» или «английской компании», или же просто у японца-комиссионера, проникающего всюду, куда русскому закрыт вход.
Подобное положение в минуты, когда «патриотизм так дорог и нужен во всех слоях общества», наносит этому патриотизму самые чувствительные раны, и приходится большинству населения повторять вслед за немецкими агентами: «попался русский медведь на выучку англичанину».
Экономическое разорение, вызванное недостатком и дороговизной рук, усиливается с каждым днем: тщетно Петроградские ремесленники и фабриканты обращаются в соответствующие высшие инстанции и в разные комитеты с просьбами о разрешении подвоза сырья, помощи им реальной пока не оказано и предприятия их продолжают закрываться или переходить в руки шведских, английских, японских и др. иностранных подданных, умеющих покупать сырье за границей и «таинственными путями» доставлять его в Петроград.
Один из владельцев большого бельевого магазина в центре города рассказывает по этому поводу поучительную историю: «В июле 1916 года Сыскная полиция ходила по магазинам и разыскивала доставленные контрабандой заграничные чулки, кружева, прошивки и пр.; у многих торговцев их нашли, но большинство откровенно показывало, что у них этих товаров нет вообще, так как русских не производят из-за отсутствия сырья в достаточном для рынка количестве, а заграничные не провозятся из-за войны. Каково же было удивление всех этих торговцев, когда чуть ли не на следующий день к ним приходит комиссионер-швед, предлагавший все подобные товары, полученные из-за границы, в неограниченном количестве и, конечно, без пломб. В результате оказалось, что шведские (с плохо стертыми следами германских «........») [c] товары наводнили магазины столицы». Это бы казалось неправдой, если бы только у говорившего не лежали горы приобретенного им таким образом товара, который после этого уже никем не разыскивался.
Но если недостаток сырья грозит тяжелыми последствиями в недалеком будущем, то недостаток пищевых продуктов представляет опасность для столицы в настоящем. Чем питается Петроград? Один лавочник-мелочник с изумлением спрашивал покупательниц: «и во что вы жрете? раньше хлеб пекли на 3 дня и всегда оставалось, теперь пеку два раза в день и никогда не хватает до вечера... А, ведь, мужики взяты на войну... Кто же это столько стал жрать?» В этих словах лавочника скрыта глубокая правда: бедные слои населения стали в неимоверном количестве потреблять хлеб, который заменил собою исчезнувшие с рынка продукты; семья, до войны бравшая на день 4 фунта хлеба, теперь потребляет 8-9 фунтов, хлеб заменил собою не только булки, но и молоко, колбасу, яйца и пр.
С исчезновением с рынка ряда продуктов (а они исчезают ежедневно и систематически) усиливается роль и значение хлеба в домашнем хозяйстве. После Рождества Петроградский рынок еще более опустел: в продаже нет достаточного количества молока, масла, мясных продуктов, суррогатов, сахара, а, главное, нет муки. Отсутствие муки (даже не крупчатки) ставит население в ужасные условия жизни: «из-под полы» еще можно кое-где достать фунт муки (пшеничной) за 23-25 коп., но эта цена для большинства населения недоступна. А между тем мука необходима: дети, лишенные молока, сладкого чая, свежих яиц, масла, имели одно питание - кусок домашнего ситного или булки; теперь большинство детей этого лишено и вынуждено питаться плохо выпеченным хлебом.
Все родители, учительницы, учителя и все имеющие отношение к детскому воспитанию сейчас указывают на невозможность подобного положения: необходимо, что семьи, имеющие детей, получали муку хорошего сорта (по карточкам) и чтобы она не шла к Филипповым, а от последних к разного рода мародерам, охотно платящим за «хорошую» булочку 1р.-1р. 50 к. Необходимость пожалеть детский организм, и без того изнуренный недостаточным питанием, заставляет все слои общества с волнением следить за теми операциями, которые производятся с распределением муки: в булочных Филиппова и Кривоносова можно «по знакомству» купить чудный белый домашний хлеб из лучшей муки за 40 коп., но в продаже его нет; в тех же булочных можно купить муки, по 25 коп., 2-3 фунта, а по 35 коп. - хоть мешок (есть пирожники покупают так).
Эта ненормальность служит предметом обсуждения почти в каждой семье: всюду в муке ощущается страшная нужда, и отсутствие ее - при отсутствии в продаже мяса и молочных продуктов, при безумной дороговизне рыбы и грибов - является наиболее тяжким лишением в последнее время. Публика уверена в злоупотреблениях, так как для обывателя непонятны следующие факты: 1) муки привозится в Петроград очень много и, судя по газетам и официальным заявлениям, мучной голод столице не угрожает, 2) в газетах часто появляются заметки, никем не опровергаемые, о порче десятков тысяч пудов муки в столичных складах, 3) булочным Филиппова и др. выдается муки столько, что они могут продавать излишек на сторону и другим торговцам, 4) в ресторанах всегда продают белые хорошо пропеченные булки и пр. и пр.; как же со всем этим согласовать то, что муки все же иначе, как «по знакомству», не достать». Правда, у кого есть знакомый, близко стоящий к «мучному вопросу», те говорят нечто другое про «мучной кризис», но такие люди обычно не очень разговорчивы, так как всегда обеспечены мукой. Все это заставляет волноваться столичное население и желать вмешательства в мучной вопрос высшей администрации, хотя бы в виде введения карточек.
Помимо муки, население по-прежнему волнуют и другие кризисы: с мясом продолжают твориться изумительные чудеса - за 1 р. 20 к. за фунт мяса можно найти без очереди: по таксе же ничего, кроме костей, не получить, да вдобавок еще приходится выслушивать издевательство приказчиков («от костей навар больше»); с каждым днем все большему количеству населения приходится поневоле отказываться от потребления мяса и переходить на более дешевые и легче добываемые продукты. К сожалению, число последних тает с каждым днем: достать в столице молока дешевле 35 коп. за бутылку нельзя, да и за 35 коп. оно будет очень неважным. Ветчина и колбаса стали недоступны по цене, сыр и масло тоже; мучных суррогатов не достать (макароны, вермишель, лапша достаются с большим трудом). Таким образом, обыватель сидит на хлебе с чаем, имея на обед щи без мяса из одной капусты, а на второе - селедку (что все же стоить не дешевле 40-50 коп.).
По мнению городских деятелей, ждать появления продуктов на столичном рынке - нечего; скорее возможно обратное явление - исчезновение того, что сейчас достается с таким трудом. В любой лавке хозяин жалуется на то, что нечем торговать; что товары привозятся с опозданием на несколько месяцев и в половинном размере по сравнению с требованием; что часто товары приходят в негодном виде или даже наполовину расхищенными по дороге. Отсутствие продуктов бросается в глаза всем и каждому: достаточно указать, что булочная, продававшая до войны 10.000 булок в день, теперь продает их не более 800, вследствие чего может торговать 2-3 часа в день.
То же самое наблюдается и в других лавках, торгующих предметами первой необходимости. Вновь обострился «сапожный голод»: сапог почти не имеется в продаже, особенно женских, на которые устанавливается очередь; нет в продаже галош, сукна, шерстяных изделий и пр.; холст, полотно дешевых сортов и др. материи также исчезли с рынка; бумага и книги, лампы и грелки аптекарские товары и мыло, и пр. и пр. достаются с трудом, после долгих поисков. Конечно, отсутствие товаров и закрытие ряда магазинов на каждой улице не может проходить бесследно для настроения населения: публика с тревогой смотрит на происходящее, по своему оценивая значение, например, того, что до войны за булками можно было ходить через дом, в 1916 году надо было ходить за две улицы, а ныне надо пойти на полдня в очередь к Филиппову; стоя в очереди, публика делает предположение, что через полгода за булками придется ходить «с Обводного на Невский».
Урезывая себя во всем необходимом, не имея возможности разумно тратить свои деньги, петроградский обыватель озлобленно бросает деньги на ненужные вещи, говоря: «все равно, ничего путного от этих денег не жди: мяса на них не купишь, так истратить их хоть на кинематограф, отвести там свою душеньку». Полуголодный обыватель с восторгом приветствует всякое проявление оппозиции, будет ли она направлена на городское самоуправление или кондукторшу трамвая, на министров или мародеров, на Правительство или на немцев, все равно. Отсутствие продуктов, не давая обывателю тратить деньги по его усмотрению, является главным фактором того озлобленного, на все брюзжащего настроения, которое овладевало всеми слоями столичного общества.
Но недостаток продуктов начинает уже серьезно тревожить обывателя: нельзя же каждый день вместо молока читать оппозиционную газету, а вместо мяса ходить в театр миниатюр. В результате обыватель волнуется и грозит пока неизвестно кому «рассчитаться по окончании войны». Хуже и озлобленное настроение многосемейных, где дети голодают в буквальном смысле слова и где не раздаются другие голоса, кроме: «мира, скорее мира; мира во чтобы то ни стало». И эти матери семей, изнуренные бесконечным стоянием в хвостах у лавок, исстрадавшиеся при виде своих полуголодных и больных детей, пожалуй сейчас гораздо ближе к революции, чем г.г. Милюковы, Родичевы и К°; и, конечно, они гораздо опаснее, так как представляют собою тот склад горючего материала, для которого достаточно одно искры, чтобы вспыхнул пожар. С каждым днем все большее количество голосов требует в столице: «или обеспечьте нас продуктами, или кончайте войну». И эти массы - самый благодарный материал для всяческой, открытой или подпольной, пропаганды: им терять нечего от невыгодного мира.
Наступление Нового года, как известно, сопровождалось новой вспышкой дороговизны: осложнение внутреннего политического положения вызвало сильное колебание рубля, в результате чего оказалось, что многие товары вновь поднялись в стоимости на 50-100 и даже больше процентов. Политика недоверия к Правительству, пропагандируемая председателями прогрессивного блока в провинции, а конституционно-демократической (кадетской) партией и за границей, дает свои плоды: отдельные группы капиталистов, особенно еврейских, под влиянием слухов о реквизициях и репрессиях, вынули свои капиталы из торговых предприятий, следствием чего явилась новая заминка в торговле, все последствия которой не могут быть вполне учтены в данный момент: напр., целый ряд обществ, производивших доставку и перепродажу муки из провинции в столицу, вдруг стал ликвидировать свои дела и отказывается от новых контрактов, «ввиду неясности политического положения» и из боязни «потерпеть убытки в связи с колебаниями правительственного курса».
Конечно, сокращение торговых и банковых операций вызвало новую волну дороговизны, которая, поднявшись на юге, ныне докатилась до Петрограда, вызывая на своем пути полное расстройство продовольственной организации. Результатом этого было то, что в настоящее время вновь поднялись цены почти на все продукты, особенно же на те, производство и продажа которых зависит от компаний капиталистов: конфетные, молочные, мясные, рыбные, жировые, осветительные и др. продукты вновь повысились у оптовиков, что не может не отразиться и на розничных ценах. Сейчас биржевики упорно твердят о необходимости повысить цены на керосин, растительное масло, муку, мясо, рыбу, сахар и пр., причем на некоторые продукты (сахар, хлеб, мясо) цена и без того уже повысилась.
Но не только внутренняя политическая «неурядица» отразилась на внутреннем рынке: предложение Германией мира и отклонение союзниками этого предложения, а в последние дни объявление Германией подводной войны, - привели к тому, что банковские круги стали спекулировать с игрой «на мир и войну», что вызвало приливы и отливы капиталов в банках, вследствие чего вновь нарушилось экономическое равновесие страны. Газеты полны сведениями о колебании цен на металлы в связи с последними дипломатическими новостями: колебание цен заставило продавцов не торопиться с заключением сделок и задерживать товары у себя, в ожидании более выгодного «момента».
Однако международное положение остается неопределенным: вместо фактов царят слухи, которыми руководствуются спекулянты, еще более возвышая цены на продукты; известие о начале подводной войны, отразившееся на иностранных биржах, вызвало среди петроградских коммерсантов сильное волнение и мечты «с момента, когда можно нажить деньгу, попридержав товар» (так оценили момент столичные оптовики - торговцы аптекарскими товарами, сразу объявившие о предстоящем подъеме оптовых цен на инструменты, привозившиеся из Англии). Оптовики, стесняемые банками в своих операциях, выражают уверенность, что к февралю цены на многие продукты поднимутся на 75-100 %, ввиду того, что сведения, поступающие из провинции о состоянии внутреннего рынка, очень неутешительны: повсюду царит анархия, цены бешено «прут кверху», продуктов не хватает, деньги «продолжают дешеветь»: «если Петроград хочет иметь товары, то он должен платить за них дороже провинции», - вот принцип, хорошо усвоенный всеми экспортерами товаров из провинции.
Еще большую опасность предстоящей дороговизны представляют отношения города и деревни, результатами которых является то, что города рискуют оказаться без хлеба. «Хлебные цены», о которых много и горячо спорили как газеты, так и различные учреждения, не обеспечили городам подвоза хлеба, который разыскивается с большим трудом и уступается крестьянами неохотно. Дороговизна городских товаров заставила крестьян припрятывать деньги, а также и не продавать хлеба, пока на него не будет «настоящей цены»; эти мечты о «настоящей цене», охватившие всю крестьянскую Россию, сделали то, что фактически ни один город не обеспечен в должной степени хлебом.
К этому прибавилось еще и то, что землевладельцы, не желая отдавать всю «военную прибыль» в руки капиталистов и фабрикантов, стали организоваться в одну партию с целью более дружного проведения высоких цен на хлеб. Одно это известие вызвало среди петроградского населения слухи о повышении цены на хлеб и содействовало огромному недовольству низших кругов, разжигаемому к тому же оппозиционной и левой прессой. Повышение цены на 1 к. с фунта и одновременное ухудшение продаваемого хлеба породило в Петрограде грязные слухи о предстоящем голоде и о введении «голодного хлеба» (по примеру Германии). Уже наблюдался ряд столкновений в мелочных лавках из-за того, что хлеб по 7 коп. продается плохо выпеченный и из негодной муки, с горьким привкусом; тут же продаются хлебы «формами» в 4 фунта по 10 коп. за фунт - очень хорошей выпечки и из свежей муки, что не может не вызывать недовольства недостаточных и малоимущих покупателей.
Итак, дороговизна, судя по всем признакам, должна в ближайшие дни усилиться: на некоторых продуктах повышение цен уже отразилось; мелочные торговцы жалуются, что оптовики повысили цену на все: там, где такса не позволяет увеличить оптовую цену, прибегают к накладным расходам - заставляют платить за упаковку и доставку товара, без чего не отпускают продукты. Некоторые товары мелочники предпочитают не иметь в продаже, дабы избежать споров с покупателями; напр., свечи и мыло, достигшие невероятной цены, почти нигде не продаются, хотя их на складах можно получить немало, но по очень высокой цене. Торговцы не перестают жаловаться на мародерство оптовиков, обыватель - на торговцев; однако, жалобы мало помогают делу и никого не успокаивают.
Картина дороговизны в настоящее время прямо-таки ужасна: молоко достигло 40 коп. (не стерилизованное), мясо 80-85 коп., грибы 6-7 и 8 р. за фунт, леденцы 2 р. (вместо 25 к. в 1914 г.) и т. д., причем в сравнении с декабрем 1916 года изменение цен рисуется в таком виде:
Цены повысились на:
картофель - на 25 %
морковь, брюква, репа - 35 %
капуста - 25 %
мясо - 20 %
колбаса - 50 %
ветчина - 60 %
масло (русское) - 15 %
сыр - 25 %
яйца - 20 %
молоко - 40 %
хлеб - 15 %
шоколад - 100 %
леденцы - 75 %
печенье и сладкая булка - 100 %
яблоки - 70 %
груши, апельсины - 150 %
материи - 50-60 %
обувь - 30 %
белье - 25 %
и т. д.
Конечно, рядовому обывателю этот новый прилив дороговизны совершенно не по карману: многие продукты совершенно исчезли из обихода даже не низшего класса населения; и обыватель с тоской спрашивает: «что же будет дальше? не настанет ли день, когда обывателю придется действительно голодать?» Все признаки предвещают, что подобный день может наступить в весьма недалеком будущем. И обыватель с отборной руганью набрасывается на всех действительных и мнимых виновников дороговизны.
Вновь распространились слухи о различных злоупотреблениях по распределению и доставке в столицу продуктов. Наиболее подробно рассказывают историю, не лишенную правдоподобности: вафельные и пирожные продолжают печь пирожки и вафли, подавать чай и кофе с сахаром, а между тем карточек эти учреждения из Градоначальства не получают; как же они обходятся, если в средней вафельной в день выходит не менее 15 фунтов сахару. Оказывается, что хозяева пирожных и вафельных занимаются скупкой карточек на сахар, причем за карточку платят от 1 до 2 рублей; оказывается, что есть скупщики карточек, добывающие каким-то образом по несколько сот карточек на «мертвые души», по общему и до сего времени никем неопровергнутому убеждению в сахаре и др. предметах первой необходимости совершенно не нуждающиеся. К счастью, сахара хватает, и пока эта история может служить больше в виде иллюстрации к современному недостатку продуктов, чем поводом к острому возбуждению недовольства.
Большое недовольство вызывает распределение муки, про которое рассказывают прямо чудеса, ничем не объяснимые: уверяют, будто бы для получения муки булочники должны платить по 2 и 3 р. с мешка «за хлопоты»; иначе будто бы мука «исчезает» и попадает в булочные Филиппова, Кривоносова и др. крупных булочников, откуда продается лишь «по знакомству». Ввиду того, что названные булочные действительно продают муку «из-под полы», публика охотно верит рассказу, в истинности которого клянутся многие булочники, якобы из-за этого оставшиеся на Рождество без муки. Ввиду того что недостаток хорошей муки сильно чувствуется всеми, подобные слухи очень нервируют население, видящее косвенное их подтверждение в продаже чудных булок во всевозможных ресторанах, тогда как булочные закрыты «за недостатком муки».
Не меньшее возмущение вызывает продажа мяса: городские мясные превратились в притоны мародеров, где за полтинник «на чай» приказчику, можно всегда купить сколько угодно хорошего мяса без очереди (в пятницу) и где по очереди поступают в продажу лишь кости и неудобные для варки части. Со всех сторон раздаются жалобы на то, что лучшие куски припрятываются приказчиками, что по знакомству с заведующими отпускаются в рестораны целые туши, что публику не только обвешивают, но избивают и пр.
Значительная доля правды в этих рассказах заставляет думать, что слухи верны: никогда мясная «вакханалия» не достигала таких размеров, как в настоящее время; жалобы несутся со всех сторон, причем «продовольственная комиссия», признавая их основательность, уверяет, что она «ничего не в силах сделать». Публика же вполне стоит на точке зрения женщины, простоявшей в очереди у городской мясной 5 часов для того, чтобы узнать, что мяса нет: женщина вцепилась в лицо приказчика и исцарапала его до крови, пока не вмешался городовой и не закипела общая свалка, кончившаяся тем, что мясо в лавке нашлось и было роздано женщинам.
Эксцессы на почве скрывания товаров частными мародерами имеют все же оправдание в том, что трудно проверить наличность товаров в лавке; но эксцессы в городских лавках падают всецело на голову руководителей лавок и городского общественного самоуправления: нельзя же допустить, чтобы город действовал подобно мародерам.
Не меньше слухов в столице о злоупотреблениях с перевозкой продуктов: в то время, как по газетным сведениям, исходящим из официального источника, злоупотреблений по перевозке очень немного, петроградские слухи рисуют совершенно иную картину. Прежде всего, по уверениям купечества, нелегальные способы доставки продуктов продолжают существовать, но пользование ими благодаря деятельности комиссии Савича по раскрытию железнодорожных злоупотреблений стало гораздо дороже: по-прежнему кондуктора привозят в столицу масло, спирт, рыбу, мясо, колбасу и пр. из Сибири, но цена за доставку очень возвысилась благодаря риску операций подобного рода: в то время как до раскрытия злоупотреблений кондуктор брал «за рейс» 200-300 руб., теперь он не хочет и слышать менее 500, уверяя, что ему нужно делиться с «ревизорами»: сливочное масло, получаемое из Сибири, стоило в ноябре «пакет» в 2 пуда 96 руб., теперь то же масло при той же цене на месте обходится в 212 руб.
О железнодорожных злоупотреблениях ходят по городу целые легенды; особенно популярна история о том, как накрыли в поезде 200 ведер спирта из Маньчжурии: ревизор якобы конфисковал весь этот спирт, но, получив 1000 руб., вдруг увидел свою «ошибку» - конфискованный спирт превратился в «молоко», которое и посейчас продается в одном из ресторанов около Николаевского вокзала по «хорошей» цене 25 руб. за бутылку. Ввиду того, что в комиссии Савича находились лица с достаточно подозрительным прошлым (кажется, ныне уволенные), в Петрограде сложилась легенда о «честном прокуроре, окруженном 12-ю подлецами»; легенда эта вышла из путейских кругов и рассказывает про невероятные вещи, творившиеся при производстве ревизий: уверяют будто бы доносы на злоупотребления писались самими мародерами, что-нибудь не поделившими; что комиссию обманывали на каждом шагу (под видом «военных грузов» провозились фрукты, под видом «сушенных овощей» для интендантства провезен, якобы, спирт и пр.). Как бы то ни было, публика верит в возможность железнодорожных злоупотреблений: провозимая ежедневно контрабанда (коньяк с Кавказа, масло из Сибири, фрукты из Крыма, спирт из Маньчжурии и пр.) является показателем того, что в вере публики есть известная доля правды.
Газеты поддерживают недовольство публики сообщением сведений о злоупотреблениях при закупках на местах: конечно, публика уверена, что в газеты проникает сквозь военную цензуру лишь сотая часть тех злоупотреблений, которые происходят в действительности; получается в убеждении публики картина, что закупка, перевозка и распределение продуктов одно сплошное злоупотребление; что в организации продовольственного дела царит хаос, из которого может быть один лишь выход - передача всего дела в другие руки. Петроградские обыватели, испытывая особенно сильную нужду во многих продуктах, охотно верят всему, что говорится о «продовольственной разрухе» и, конечно, полны негодования против администрации, якобы виновной за все происходящие непорядки.
Обострение политических выступлений придает продовольственному вопросу особенно важное значение и ставит его в центр многих программ политических партий: недовольный, изголодавшийся обыватель, конечно, настроен оппозиционно к Правительству и левые партии заранее уверены, что им удастся сделать обывателя орудием своих политических выступлений. Всеобщее недовольство мерами Правительства служит залогом того, что пропаганда революционных партий найдет готовую почву. Поэтому вполне понятно, что левые партии уделяют продовольственному вопросу одно из главных мест своей программы.
Для прогрессивного блока продовольственный вопрос является своего рода последним козырем в борьбе с Правительством: в случае роспуска Государственной Думы большая часть блока окажется вне всякой связи с местным населением и не сможет реально осуществлять свои программные пункты. Наоборот, если бы блоку (как его члены надеялись осенью) удалось получить в свои руки все продовольственное дело, то блок мог бы играть крупную роль и оказывать сильнейшее влияние на население. Передача продовольственного дела в руки общественных организаций повлекла бы за собою те же последствия, какие наблюдаются в деятельности земского и городского союзов: получив казенные деньги, эти организации приписывают весь успех своих действий исключительно себе и стараются уверить, что главное не деньги, а «организация».
Потеряв связи с избирателями, сильно полевевшими за время войны, и практически не имея никакого влияния на массы населения, члены прогрессивного блока боятся не на шутку, что большинству из них не придется быть избранными в новую Думу и потому они без устали кричат о необходимости «реорганизации продовольственного дела» и о передаче его в руки «народных представителей», которые одни, якобы, способны «спасти Россию от голода». С этой целью левые группы Думы, левые газеты и земский союз ведут упорную борьбу против министра земледелия, критикуя все его меры, обвиняя его чуть ли не в пангерманизме и сея на все стороны смуту. Земские уполномоченные на местах стараются всеми силами показать, что политика министра земледелия ни к чему хорошему не приводит, что она вызывает лишь недовольство населения и сопровождается ростом цен на продукты.
Благодаря такому их отношению к правительственным мероприятиям в области продовольственного вопроса, - действительно, оказалось, что купечество и крестьяне нисколько не доверяют Правительству и склоняются в пользу той политики, которая грозит оставить Россию хотя и голодной, но зато при «либеральных тезисах» и при участливом хозяйничаньи пресловутой «общественности». Со всех сторон России поступают сведения, показывающие то глубокое недоверие населения к Правительству и его мерам, которое сеется «Земгором» и подобными ему оппозиционно-настроенными организациями: уполномоченные «Земгора» конкурируют при закупках с уполномоченными других ведомств и тем повышают цену; они распространяют среди населения слухи о Правительстве, возбуждающие темную массу; они ведут агитацию в духе кадет, распространяя запретные речи и пр.
Все это приводит к тому, что продовольственная разруха смешивается в одно целое с политической смутой и грозит России крахом, какого еще не знала русская история: в то время как кучка политиканов в Таврическом дворце не дает возможности работать Государственной Думе, в стране продолжает расти разруха, угрожая всему государственному организму катастрофой. Недовольство правительственными мероприятиями, распространяясь среди широких масс населения, влечет за собою ту приостановку хозяйственной жизни страны, которая особенно проявилась в первые дни нового года: товарообмен приостанавливается, продукты один за другим исчезают с рынка, меры администрации ни к чему не приводят...
Это положение хорошо учли евреи, оценивающие современное экономическое положение России, быть может, резко, но, в общем, верно: «за русскую торговлю сейчас нельзя дать гроша; с минуты на минуту немцы или англичане захватят рынок без товаров, но с миллионным потребителем; русский рынок - умер и его на воскресишь правительственными циркулярами; Россия не хочет мириться, когда предлагает Германия, ну так она должна будет помириться, когда этого захочет Англия: а это будет тогда, когда русский рынок станет пустым и его смогут разделить между собою Англия и Германия». Евреи осторожно отходят сейчас от торговли, которая недавно была всецело в их руках: они не скрывают того, что боятся экономического краха и не желают рисковать своими капиталами. В последнее время среди еврейского торгового населения Петрограда царило сильное возбуждение: распространилось известие, что в Англии образовалось «Русско-Английское торговое товарищество» в виде акционерной компании для «расширения русской торговли»; евреи считали это началом полного закрепощения русского рынка за англичанами и открыто выражали свое недовольство: большинство из них тесно связано в торговых сделках с Германией и не может сочувствовать «обангличанению» нашей торговли...
Продовольственный вопрос продолжает волновать и рабочие круги, серьезно озабоченные тем, каким бы путем принудить Правительство уступить рабочим организациям («объединенным рабочим») некоторую долю в участии при закупках и распределении продуктов. Усиление пацифизма в массах в виде «антиоборончества» привело к тому, что «оборонческие» группы остались в меньшинстве и не могут оказывать заметного влияния на массы; желая усилить свое значение хотя бы путем участия в буржуазных организациях, рабочие группы настойчиво добиваются того, чтобы распределение продуктов между рабочими перешло бы в ведение рабочих организаций, т. е. иными словами, чтобы вся рабочая масса зависела в получении продукта от группы «объединенных рабочих» данного завода. С этой целью рабочие кооперативы, рабочие столовые и т. п. приучают массу к мысли о необходимости требовать передачи значительной части продовольственных работ выборным.
Ввиду того, что материальные условия жизни массы рабочих, особенно пожилых и многосемейных, продолжают ухудшаться в связи с ростом дороговизны, идея эта пользуется значительной популярностью, хотя и самая возможность ее фактического исполнения вызывает сомнения в рабочей массе: не может ли случиться, что выборные (как уже это наблюдалось во многих больничных кассах и иных учреждениях сферы «легальных возможностей») будут злоупотреблять своей властью и проявлять, при распределении продуктов, личные, национальные или партийные симпатии и антипатии. Кроме того, многие рабочие, оставаясь на прежней точке зрения недопустимости для рабочих компромиссов с буржуазными партиями, осуждают даже организации столовых, говоря: «Ради хлеба нельзя продавать интересы рабочего класса и позволять буржуазии чувствовать хоть какую-нибудь тень зависимости от нее рабочих в частной жизни. Городские столовые - замаскированный тип подачки нищим и их надо избегать до тех пор, пока рабочие не будут в силах создать свои, основанные исключительно на общественных началах, столовые. Иначе после не обобраться упреков буржуазии в том, что рабочие “за хлеб-соль” отплатили по-свински».
Все же чувство голода заставляет массы сочувственно относиться к идее столовых, и пропаганда необходимости передачи продовольственных дел рабочим организациям, хотя бы в виде их участия в буржуазных органах, находит много сочувствующих на ряде заводов и фабрик Петрограда. Анкеты, производимые время от времени биржей труда и больничными кассами, показывают, что положение рабочих заметно ухудшается: дороговизна помещений и топлива поглощает значительную часть высокого заработка квалифицированных рабочих; положение чернорабочих лучше в материальном отношении, но сильный взрыв пьянства, наблюдающийся в рабочих районах с сентября 1916 года, заставляет их тратить очень большую часть заработков на ханжу. Все анкеты говорят об ухудшении санитарных условий как работы, так и жизни, вследствие чего наблюдается огромная заболеваемость рабочих, составляющая во многих предприятиях до 10% рабочих дней (в то время как в 1915 году она составляла 0,5%).
Изменился и бюджет рабочих: 1915 год был охарактеризован сильным потреблением рабочими мяса, рыбы, молока и др. продуктов, ныне питание значительно ухудшилось ввиду невозможности достать многие продукты, зато увеличились расходы на развлечения, книги и журналы и пр.; в одной из анкет встречается верное объяснение этого явления: «в 1915 году - есть свободный пятак, зашел в булочную и купил пирожок; а теперь есть пятак, но что же на него купишь. Да, только, газету...» «Сознательные рабочие» рисуют в ближайшем будущем революцию, как следствие экономического краха в соединении его с политическим: по их мнению, недостаток сырья принуждающий многие фабрики сокращать производство, должен прогрессировать; скоро он достигнет того, что вся хозяйственная жизнь страны, кроме работы на оборону, прекратится; появятся тысячи безработных женщин и подростков, которые собьют плату в предприятиях, еще работающих, и вызовут замену мужского труда женским. Усиление дороговизны, ввиду прекращения массы производств, приведет к требованию массами мира, который невыгоден буржуазии; вследствие этого произойдут события, распутать которые в силах одна революция.
Эта уверенность, что мирного разрешения продовольственного вопроса не может быть, очень характерна для текущего момента: все партии связывают экономический кризис с политическими событиями и видят лишь в революции разрешение продовольственной проблемы в ее теперешнем запутанном виде. Ожидание «важных событий» стало обычным содержанием обывательского дня: все слухи касаются так или иначе вопроса о «будущем на днях событии», причем одни под это важное событие подводят «ответственное министерство», другие - роспуск Государственной Думы, третьи - всеобщую забастовку, а четвертые заключение сепаратного мира с Германией.
Напряжение политической атмосферы заставляет и подпольные партии предаться маниловским мечтаниям о возможности «настоящей революции» в России: однако фактические данные значительно преуменьшают осуществимость этих мечтаний на деле. В этом отношении трезвее других смотрит на текущий момент депутат Александров, один из немногих кадет, не ушедших от реальной обстановки в политической «империи»; по его словам, «в России много накопилось материала для взрыва: недовольство политическим бесправием, цензурно-административные неурядицы, а главное - продовольственная разруха - заставляют миллионы людей протестовать против политики Правительства и выражать свое недовольство; но от этого недовольства ближе до монархическо-патриотического погрома евреев и “инородцев” и эксцессов “голодного бунта”, чем до всероссийской революции; Россия идет к ней верными шагами, не предсказывать революцию через несколько недель значит не понимать исторического процесса; в этом и заключается ошибка левых...».
В дальнейшем росте оппозиционного настроения масс продовольственный вопрос занимает центральное место: то состояние боязни за завтрашний день, в каком находится большая часть петроградских обывателей, не знающая, что она сможет достать себе на обед, - не может долго длиться: оно нервирует до крайности все слои столичного населения и делает их восприимчивыми ко всякого рода пропаганде недоверия к Правительству. Если Петроград и дальше (как предсказывают левые) будет также нуждаться в продуктах, как теперь, то должно ожидать всякого рода беспорядков, погромов, а главное - усиления оппозиции всем другим мероприятиям Правительства, как бы ни были они полезны для общества и необходимы для государства. Уже и теперь в «очередях» и «хвостах» развиваются сплошь и рядом мысли о необходимости избежать платежа подоходного налога: «зачем его платить, чтобы генералы-то пьянствовали. Нет, раз Правительство для нас палец о палец ударить не хочет, то и мы не плательщики» и пр.; не меньше насмешек вызывают объявления о военном займе: «вот бумаги-то на объявления у них хватает, да и красок есть, а чтобы дать муки народу, так это их не касается... Найдут дураков подписываться: у всех животы подвело с голодухи, а они: подпишись на заем». И огромная непопулярность в столице как займа, так и подоходного налога резко показывает настроение петроградского населения.
Чего же ждет общество от Правительства? И насколько велики эти требования? Прежде всего общество ждет упорядочения продовольственного дела: это вопль обывателя, раздающийся в течение многих месяцев и охватывающий собой все большие круги населения. В настоящий момент беспорядок, царящий в доставке и распределении продуктов, достиг своего апогея: даже городские служащие, чиновники Министерства земледелия и чины Градоначальства не могут дать точных сведений о количестве имеющихся в столице запасов продуктов и о местах их хранения.
Не считая тысячи кооперативов и продовольственных лавок при министерствах, в Петрограде действует свыше 50 комиссий, через которые можно получать продукты, но, к сожалению, неизвестно, какие продукты какая комиссия распределяет; во многих из этих комиссий не знают даже про существование других комиссий: например, обыватель может достать муку через министерство внутренних дел, через градоначальство, через Калашниковскую хлебную биржу, через интендантство и пр., но в каждом учреждении своя норма и своя цена, что порождает страшный хаос.
«Топленое масло», продаваемое в лавках по 2 р. 40 к., в министерстве внутренних дел продается по 2 р. 80 к., а в Градоначальстве и учреждениях, получающих от него, по 89 коп. за фунт. А масло одно и то же, но разница в цене объясняется способами его закупки. На одной и той же улице можно встретить 3-4 различных цены за один и тот же продукт: ветчина стоит и 3 р. 20 к. и 2 р. 80 к. и 2 р. 50 к. и 2 р. 10 к. за фунт. Хаос осложняется тем, что все учреждения стараются «урвать» побольше запасов для себя, вследствие чего получается, что в одном месте дают покупателю 10 фунтов масла, а в другом - 2.
Найти центр, в который можно было бы обратиться с указанием неправильности распределения, невозможно: каждое учреждение замкнулось в себе и не желает делиться с другими. Получается картина какого-то «замкнутого хозяйства». В доме, где глава семьи служит в министерстве внутренних дел, не знают куда девать масло, а в соседнем, где глава семьи чиновник морского ведомства, сидят без куска масла, но не знают, что делать с мясом, которым снабжает ведомство. И это наблюдается по всему Петрограду: в одном учреждении засыпают служащих крупой и грибами, в другом - черносливом и селедками, в третьем - маслом и спичками, в четвертом - телятиной и сахаром («без карточек»).
Все продовольствие распределяется благодаря этому совершенно неправильно и, конечно, частные обмены продуктами обывателей не вносят никакого корректива в систему. Таким образом, у обывателя есть желание, чтобы все продукты шли «на учет» и распределялись между обывателями по количеству «едоков», а не по местам службы, занятий или по знакомству; тогда многих продуктов хватило бы в столице, так как есть семьи, не знающие куда им девать получаемые ими «по разверстке» продукты.
Конечно, подобное распределение отнюдь не должно быть отдано в руки городского самоуправления, которое способно лишь внести еще большую путаницу и злоупотребления: попытка города взять на себя распределение продуктов хорошо памятна столичным обывателям, испытывающим и сейчас все последствия продажи мяса через городские лавки; за год город не сумел нисколько упорядочить дело и принять меры к прекращению злоупотреблений, обнаруженных в самом начале и продолжающихся по сей час (скрывание лучших сортов мяса и продажа их на сторону, мародерство приказчиков, антисанитарное хранение продуктов и пр.).
Обыватель мечтает о том, чтобы была создана в столице центральная распределительная комиссия, которая изыскала бы способ правильного распределения продуктов, хотя бы путем введения карточек или особой отметки о получении продукта на паспортах и т. п. Это первое и главное желание: обыватель скорее согласится сидеть без мяса и масла, если будет знать, что его соседи тоже сидят без мяса и масла; но обыватель возмущается тогда, как сейчас, например, - когда он сидит без масла и мяса, а его сосед объедается тем и другим продуктом, полученным путем, недоступным для всех и каждого. «Справедливое распределение уже имеющихся продуктов» - является давнишней мечтой обывателя и об этом больше всего вопит мерзнущая в «хвостах» и все более и более озлобляющаяся публика.
Не в меньшей мере обыватель желает, чтобы Правительство, узнав о его бедственном положении, пришло на помощь в упорядочении доставки продуктов: обывателя возмущает то, что когда в столице нет муки и масла, целые поезда приходят с продуктами, совершенно ненужными: перед Рождеством везли в неимоверном количестве дорогую дичь, фрукты, шампанское («для Интендантства», как сообщалось на Николаевской ж. д.), но совершенно не думали о подвозе пшеничной муки, так как «ей торговать не с руки: наживешь копейки», - говорят купцы. Поэтому обыватель мечтает о времени, когда Правительство прекратит доставку на имя ведомств поездов со спиртом (под видом «селедок»), фруктами, персидскими коврами, шелковыми материями и т. п. «предметами первой необходимости». Наряду с этим обыватель хотел бы, чтобы были прекращены злоупотребления с доставкой по железным дорогам, но это желание, в исполнимость которого большинство петроградских жителей не верит.
Третье желание обывателя - урегулировать цены на продукты: введение и отмена такс показали, что в Петрограде купечество реагирует на это одинаково - повышает цену. Необходимо, по мнению обывателей, устроить перепись и вести точную регистрацию имеющихся в продаже товаров; после этого возможно ввести таксу, которая была бы действительно обязательной для торговца, а не служила бы украшением стены. Рост цен за время войны, достигающий 3000 %, превосходит всякое человеческое понимание и ничем другим не может быть объяснен, как стремлением каждого мародера «не отстать от других».
Если нечего и думать о возвращении к ценам, бывшим год назад, то все же большим подспорьем для обывателя было бы зафиксирование на несколько месяцев уже существующих сейчас расценок. Но ввиду того что оптовики ежедневно повышают цену на продукты, обыватель со страхом ждет момента, предсказываемого Шингаревым: «Пара сапог будет стоить 5000 руб., а фунт хлеба - 3 руб.» Мародерство, по признанию самого купечества, царит невероятное: достаточно вспомнить, что банки считают убыточными операции, давшие за год меньше 150 %; и если булочник, имевший до войны 8000 р. капитала, теперь оценивается в 150 000 руб., то можно ли говорить о «честной прибыли» торговца.
Обывателя «стригут» по несколько раз в день и он по своей беспомощности лишь вопит к администрации: «спасите, не дайте снять совершенно шкуру». А между тем положение обстоит действительно так, что большинству петроградских жителей при новом подъеме цен будет буквально нечего есть: дрова по 42 руб. за сажень заставили чуть ли не третью часть населения отказаться от мяса и масла, ибо дилемма - замерзнуть или питаться впроголодь - разрешена большинством в пользу сокращения питания ради отопления помещений.
Исполнение этих трех желаний обывателя внесет значительное успокоение в жизнь столицы и хотя на время уменьшит то озлобление, которое разлито во всех обывателях: исполнение этих желаний, по уверению многих компетентных лиц, вполне осуществимо для Правительства. Это отняло бы у революционных партий главный и последний козырь их пропаганды: обыватель, получив хоть немного отдыха от голодухи, не захочет и слушать агитаторов из боязни потерять то, что получил после долгих страданий и ожиданий. И левые партии это прекрасно сознают: недаром они стараются внушить недоверие ко всем попыткам Правительства так или иначе улучшить продовольственное обеспечение столицы; они понимают, что больше будут верить той партии, которая обеспечит город продуктами, чем той, которая будет предлагать различные авантюры. Понимают они и то, что если долго будет продолжаться продовольственная разруха, то население в конце концов перестанет ждать спасения от Правительства и должно будет в силу необходимости поверить любому проходимцу, который пообещает, при следовании за ним и исповедании его политических лозунгов, спасение и избавление от мук голодной и неизбежной смерти.
Если население еще не устраивает «голодные бунты», то это еще не означает, что оно их не устроит в самом близком будущем: озлобление растет и конца его росту не видать... А что подобного рода стихийные выступлений голодных масс явятся первым и последним этапом по пути к началу бессмыленных и беспощадных эксцессов самой ужасной из всех - анархической революции, - сомневаться не приходится.
Дать заработок (доставить на фабрики и заводы сырье и топливо) для пролетариата Петрограда и Москвы и накормить население двух названных центров - в настоящий момент - значит предотвратить неизбежность катастрофически надвигающейся опасности для всей страны и лишить сплотившиеся ныне оппозиционные и революционные силы возможности воздействывать на массы, так как наличность - фактически невозможная - голода во всей остальной России, «при спокойствии и сытом состоянии столичных обывателей», ни в коем случае и никогда поводом для революционных выступлений и каких-либо иных неожиданностей - до пресловутых «переворотов» включительно - не послужит и служить не может.
ГА РФ. Ф. 102. 00. 1917. Д. 20. Ч. 57. Л. 23-32об.
